Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

– А как вы думаете, если бы Иволгин узнал о приятеле жены, как бы он отреагировал?

– Да знамо как, прибил бы обоих. Но он последний год все больше болел, а Иринку на порог не пускал. Ему еду в последний год Яна носила.

– Значит, и денег ей не давал?

– Выходит так.

– Я слышала, что у Иволгина была спрятана заначка.

Услышав про деньги, соседка насторожилась. Мне пришлось ее уверить в том, что я лишь ищу возможные мотивы для совершения такого жуткого преступления. Тогда она рассказала мне о кладе писателя. По ее словам, там спрятано не меньше пятидесяти тысяч, если не больше. Откуда знает точную сумму, она так и не призналась. А на вопрос, могла ли Ирина убить мужа из-за денег, рассмеялась:

– Клад его так никто и не нашел. А какой смысл убивать человека, когда не знаешь, где схоронены денежки?

– А кто мог знать? Яна?

– Наверное. Любил ее Иволгин. Но вот убить сначала отца, а потом мачеху она не могла. Когда Иволгина убили, она в доме была, на кухне, обед готовила. А когда мачеху убивали, она в писательском флигеле сидела. Ее Васька видел, да и я краем глаза.

– Васька?

– Да. Отирался под ее окнами. Да и убили ее потом вместе с сестрами, так что не сходится твоя версия.

– Не сходится, – протянула я. – Это что же получается: если у кого и был мотив, его уже в живых нет. А у остальных и мотива не было семью Иволгиных убивать. Еще этот ритуал. На такое только сумасшедший может решиться. А из сумасшедших у нас в наличии только Васька да сам Иволгин, и оба уже мертвы. А может такое быть, что вы тогда не Иволгина встретили?

– Дичь, – усмехнулась соседка. – Я с ихней семьей, поди, двадцать лет бок о бок прожила. Чтоб я и соседа не узнала?

– А что, если двойник?

– Сказки! – махнула она рукой. – Он это был. Он!

Я выходила от соседки в смятении. Все слова папы подтверждались. И снова эти деньги. Пятьдесят тысяч – за такой куш и убить можно. Вот только сам обряд меня все еще смущал. Папа был прав, когда писал, что тот, кто это провернул, – сумасшедший…

Ингу я нашла в гостиной за чтением. Она поинтересовалась, как прошла беседа, и, удовлетворившись моим «отлично», отложила книгу на диван. Я вспомнила слова соседки про калитку, которой обычно пользовался писатель, но не в день смерти, и, спросив разрешения осмотреть сад, направилась к флигелю.

Не дойдя до двери несколько шагов, остановилась, вспомнив вчерашнее видение, и пожалела, что не предложила Инге пойти вместе со мной. Преодолев спонтанный приступ страха, я прошла вдоль домика и вышла с противоположной стороны. Действительно, метрах в трех от задней стены флигеля виднелась низенькая калитка. Краска облупилась, доски посерели от времени, на проржавевшем деревянном запоре болталась длинная проволока. Ей, скорее всего, скрутили дверцу и опорный брус, чтобы на место преступления не лазили мальчишки.

Я осмотрела запор и покрытые ржавчиной петли – ничего примечательного. С другой стороны, калитка невысокая, метр с небольшим, при желании любой более или менее спортивный человек мог перемахнуть через нее в два счета. Следов на мягкой после дождя земле видно не было, значит, мне вчера все просто привиделось с перепуга.

Я вышла на улицу. Здесь действительно уже начинался лес. Деревья подходили почти к самому забору. Может быть, с моей стороны это было неосмотрительно, но мне захотелось немного пройтись. Однако, сделав несколько шагов, я поняла, что находящийся в тени листвы рыхлый подлесок еще не просох, моя прогулка грозит испачканной обувью, и, вернувшись к калитке, открыла блокнот. Соседка дала мне адрес чучельника Терентьева, который хорошо знал семью Иволгиных и одним из первых оказался на месте преступления. Думаю, лес подождет до возвращения Егора, а я пока наведаюсь к Терентьеву. Надеюсь, он сможет рассказать мне что-то новенькое о писателе и его ритуале. В отличие от остальных, он не просто очередная старая сплетница или что-то скрывающий следователь на пенсии. Терентьев был другом покойного Иволгина.

Глава 14

Чучельник жил на другом конце поселка. Так же как и у Петренко, его дом был срублен из цельных бревен и выглядел очень колоритно среди обшитых крашеными досками построек соседей. За низким заборчиком качались на длинных стеблях кроваво-красные цветки мака и острые свечки люпинов. Я подошла к калитке и оглядела небольшой дворик перед домом в зазор между досок. Собаки вроде нет. Тогда просунула руку и отодвинула металлическую задвижку.

– Добрый день! – громко поздоровалась я, пытаясь привлечь внимание хозяина. – Здравствуйте!

Ответом мне была лишь звенящая в траве и деревьях тишина. Я медленно поднялась по ступеням и постучала. Похоже, чучельника нет дома. Я в досаде прикусила губу, решая, где бы мне узнать о местонахождении Терентьева, и почти уже спустилась с крыльца, когда за дверью раздались шаркающие шаги и она распахнулась. Я обернулась. На пороге стоял явно заспанный человек в майке и «семейках» в цветочек. Его пепельные волосы были взъерошены, он никак не мог до конца разлепить глаза и тер их кулаком.

– Тебе чего? – раздался его хриплый ото сна голос.

– Здравствуйте. – Я взбежала по ступеням и очутилась в метре от хозяина дома. От него разило перегаром. – Наверное, я не вовремя, – промямлила я, но уходить не собиралась. Напротив, пыталась придумать веский повод, чтобы хозяин дома меня впустил.

– Ты эта, что ли, журналистка?

– Да, – улыбнулась я, борясь с желанием отойти подальше, чтобы не вдыхать этот отвратительный резкий запах, который становился сильнее, стоило мужчине открыть рот.

– Ну входи. – Терентьев исчез в темноте, и я неуверенно зашла следом, пытаясь понять, куда он делся. – Проходи в комнату, я сейчас, – крикнул он откуда-то сверху, и я осторожно, почти на ощупь, направилась по темному коридору, пока не дошла до приоткрытой двери в комнату, куда я и заглянула. Шторы были плотно задернуты, так что было сложно определить ее назначение. Скорее всего, зал, если судить по очертаниям дивана и заставленного бутылками стола в центре.

– Ну, чего стесняешься? – раздался знакомый голос у меня над ухом.

Я вздрогнула от неожиданности и отскочила в сторону, пропуская Терентьева.

Он подошел к окну и одним движением раздернул шторы, впуская в помещение свет солнца, который тут же заиграл на грязной посуде на столе.

– Ты пока садись, – бросил мне Терентьев, быстро убираясь на столе. – Я сейчас.

Набрав полные руки посуды, он вышел из комнаты,