Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

– Пока рано говорить, но… – Криминалист многозначительно посмотрел на Мамедова и не стал продолжать.

– Еще на рубашке найден волос. Женский. – Он заметил меня и, кивнув следователю, убрал волос в один из мешочков для сбора улик.

Волос был длинный и темный, точно не мой, у меня уже полгода каре. Да и по цвету не подходит. Я блондинка, а волос явно принадлежал брюнетке. Неужели здесь была женщина?

– Иванихин, – тут же окликнул следователь. – Уведи девушку!

– Ты как? – спросил дядя Володя, подходя ко мне, и, обняв меня за плечи, попытался вывести из комнаты.

– Нормально, – просипела я. – Почему здесь милиция? Что они делают?

– Твой отец из бывших. Они должны убедиться, что… – Он на мгновение замолчал, виновато глядя мне в глаза. – Что твоему папе никто не навредил. Понимаешь?

– Думаешь, кто-то желал ему смерти? За что? – Голос провалился в образовавшуюся в груди пустоту, горло снова свело судорогой, и я отвернулась, пытаясь успокоиться.

Сосед вывел меня в коридор.

– Пойдем, посидишь пока у нас.

Я считала своим долгом остаться и разобраться в случившемся, но, чувствуя себя совершенно разбитой, малодушно поддалась уговорам. Когда мы вышли из квартиры, я почувствовала облегчение. Наверное, это ужасно – я плохая дочь…

* * *

На следующий день я встала ближе к обеду. В институт, конечно, опоздала, но этот факт тревожил меня меньше всего. Я снова вспомнила вчерашний вечер, и горе с новой силой обрушилось на меня, усиливая головную боль. Тяжело поднялась c постели и поплелась на кухню, откуда доносился аромат супа с фрикадельками.

– Проснулась? – повернулась ко мне тетя Дуся. – Садись, сейчас обедать будем.

– Спасибо, – кутаясь в кофту, сипло ответила я. Аппетита совсем не было.

– Садись, садись, надо поесть, – захлопотала она у плиты, наливая в тарелку горячий суп.

Это обычное проявление человеческого тепла и заботы диссонировало с холодной пустотой у меня внутри и вызывало апатию. Я отказывалась верить, что папы больше нет.

Чтобы не обижать хозяйку, съела пару ложек супа, совершенно не ощущая вкуса.

Тут в прихожей щелкнул замок, и в кухне появился дядя Володя в милицейской форме.

Выражение его лица было виновато-встревоженным, будто он что-то знал о смерти папы, но не хотел говорить.

– Ты что-то узнал?

Под внимательным взглядом матери он сел напротив, придвинул к себе тарелку и принялся неспешно ломать в бульон мягкий хлебный мякиш.

– Пожалуйста, не молчи! – взмолилась я.

– Твой отец умер от сердечного приступа, – не поднимая на меня глаз, ответил дядя Володя и стал неспешно есть суп, загребая в ложку вместе с бульоном размокшие хлебные кусочки. – Крепись, Юль, тебе все же нужно будет завтра с утра к следователю зайти.

Он выглядел угнетенным, но это была не скорбь, как у меня, а чувство вины, словно оно грызло его изнутри, не давая смотреть мне в глаза.

– Если сердце, зачем в милицию? – выдавила я, охваченная непонятным предчувствием. И, вторя моей тревоге, у окна тихо запричитала тетя Дуся.

– Мать, оставь-ка нас. Мне надо с Юлей поговорить, – сказал Иванихин, и старушка, покачивая головой, вышла из кухни.

– Юль, я сам ничего не знаю. Следователь тебе все объяснит, – начал дядя Володя.

– Все – это что? – не унималась я. Эти недомолвки пугали меня больше, чем правда, которую он боялся сказать. – Это все из-за его позы и рубашки? Ты тоже считаешь, что он умер от сердечного приступа?

– Заключение судмедэксперта – сердце. Почему я должен в нем сомневаться?

– Потому что в такой позе и с таким лицом не умирают от сердечного приступа! – в сердцах выпалила я. – Его так кто-то положил. А рубашка? Я видела, на ней нашли женский волос. Он что, был не один?

– Эй, стоп, стоп! – Дядя Володя поднял руки, останавливая шквал моих вопросов. – Я сам знаю не больше тебя. Но… – Он вдруг замолчал.

– Но?..

– Ты права, на рубашке нашли женский волос и кровь, об этом и хотел расспросить тебя следователь. Мамедов, помнишь его? Отец твой с ним пару раз работал, пока из органов не ушел.

– Скажи честно, что ты об этом думаешь?

– У твоего папки было слабое сердце, и лезть тебе в это дело точно не надо, вот что я думаю.

– Да всем просто наплевать, вот и все! – бросила я ему в лицо и выбежала из кухни.

Я стояла у открытого окна, молча глядя на улицу. На веревках сушились простыни, надуваясь цветастыми парусами на ветру, ребятня играла в салочки, а воробьи устроили драку за четвертинку булки. Вся эта картина, которая обычно вызывала интерес и умиление, сейчас не трогала меня, будто мой мир сжался в твердый комок боли в груди.

– Юль, ты чего?

– Простите, я не должна была так говорить. На самом деле я так не думаю. Просто мне плохо. Паршиво от осознания того, что для всех это просто еще одна смерть, а для меня – рухнула целая вселенная. Кажется, что с меня кожу живьем содрали.

– Я понимаю. – Дядя Володя подошел ближе и положил свои огромные ручищи мне на плечи. – Но ты не одна.

– Спасибо. – Я похлопала его по руке и развернулась, чтобы выйти. – Пойду домой. Спасибо, что приютили.

– Юль, следствие не закончено, квартира опечатана. Не дури, оставайся.

– Опечатана? Почему? Ты же сказал, он умер от сердечного приступа, – развернулась я.

– Ты сама сказала, что в такой позе не умирают от сердечного приступа. Видимо, у следователя тоже появились сомнения.

Я видела, что сосед чего-то недоговаривает, но промолчала.

– Спасибо, дядя Володь, со мной все в порядке. Переночую у подружки. Я могу кое-что забрать из квартиры?

– Конечно. Пойдем.

Глава 2

– Ох, Юлька, как же я тебе сочувствую…

Натуся сидела с ногами в кресле, грея ладони о бока теплой чашки с чаем, и так же, как все, бросала на меня настороженные взгляды. – А милиция что?

– Завтра пойду.

– Я вообще не понимаю, зачем тебя вызывают. Или ты что-то недоговариваешь?

– Натусь, давай не сейчас. Ну правда. У меня в груди дыра размером с Московскую область. Я дышать не могу. Кажется, часть меня умерла вместе с ним, и эта пустота никогда не заполнится.

– Ну, прости меня, дуру, – виновато проговорила подруга. Подсела рядом и обняла, положив голову мне на плечо.

Мы с Натуськой дружим с пеленок. Сначала ходили в один садик, потом десять лет просидели за одной партой, а теперь учимся в одном институте. Правда, профессии выбрали разные. А после смерти матери я буквально поселилась в их двушке вместе с