Испытательный полигон - Майкл Коннелли

свет — на этот раз над кроватью. Теперь всё стало ясно.

На кровати сидел мужчина лет тридцати, темноволосый. Нижняя часть тела скрывалась под одеялом. Он был явно мёртв, глаза полуприкрыты. Изо рта и носа на зелёную футболку стекала и засохла тёмная жидкость. Руки лежали на коленях поверх одеяла. В левой он сжимал мобильный телефон.

Я никогда не встречался с Рикки Пателем лично. Он позвонил мне после подачи иска против «Тайдалвейв», и я отправил к нему Циско — провести предварительное интервью и понять, можно ли ему доверять как свидетелю. После того как Циско дал добро, я ещё пару раз говорил с Пателем по телефону, но держался от него на расстоянии, опасаясь, что его вычислят. Я не хотел предупреждать «Тайдалвейв» о том, что рассчитываю на его показания, до тех пор, пока не представлю первый список свидетелей.

— Это Рикки Патель? — спросил я.

— Он, — ответил Циско. — Чёрт.

— Точно.

Циско подошёл к тумбочке у кровати. Он достал телефон, включил фонарик и направил луч на флакончик с рецептурным лекарством. Наклонился поближе, стараясь прочитать этикетку, не прикасаясь.

— Оксиконтин, — сказал он. — Назначил доктор Патель, стоматолог. Пузырёк пустой.

— Его отец? — спросил я.

— Кто знает. Патель — что‑то вроде индийского «Смита».

Циско погасил фонарик и убрал телефон. Затем повернулся ко мне, отворачиваясь от тела.

— Полагаю, сейчас нам надо вызывать полицию, — сказал он.

— Не сразу, — ответил я. — Ты видел предсмертную записку?

В моем сознании уже проносились мысли о том, как смерть Пателя повлияет на мои дела. Хотя я понимал всю тяжесть трагедии для него и его родных, мои мысли неумолимо возвращались к предстоящему процессу.

— Никакой записки, кроме той, у двери, — сказал Циско. — Но, возможно, он её кому‑то писал.

Я посмотрел на телефон в его руке. Экран был обращён вверх — значит, в конце он смотрел на него.

— Нам нужно проверить этот телефон, — сказал я.

— Мик, не стоит трогать возможное место преступления, — сказал Циско. — Понятно, что здесь случилось, но тебе это может аукнуться. Надо вызвать полицию.

— Я же сказал, вызовем.

— Не делай этого, Мик. Пойдём отсюда, вызовем полицию и всё.

Я не ответил. Осмотревшись, заметил коробку бумажных салфеток на кровати в пределах досягаемости Пателя. Я вытащил две.

— Что вы делаете? — спросил Циско.

— Хочу посмотреть, что он делал, — ответил я.

Я обошёл кровать, прошёл мимо Циско и приблизился к телу. Обернув пальцы салфеткой, вынул телефон из руки Пателя.

— Господи, Мик, — сказал Циско.

Я проигнорировал его и, не обнажая пальцев, нажал боковую кнопку. Ничего. Экран остался чёрным. Батарея села.

— Чёрт.

— Просто положи его обратно, Мик. Мы, как примерные граждане, выйдем и позвоним в полицию.

Я аккуратно вернул телефон в ладонь покойного.

— Давайте осмотримся, — сказал я.

Я пошёл по коридору к передней части дома. Циско двинулся следом, но срезал путь через кухню; я направился в столовую.

Используя салфетку, я раздвинул стопки бумаг по обе стороны от компьютера. Это были просроченные счета, последние уведомления и письма из коллекторских агентств: за свет, кабельное, интернет, платежи по машине, страховка, аренда.

Внизу одной из стопок лежало уведомление о выселении, вручённое шерифом округа Лос‑Анджелес аккурат перед Рождеством. У Пателя было тридцать дней, чтобы освободить жильё. По опыту я знал: иногда можно почти год не платить, прежде чем арендодатель добьётся реального выселения. Патель, похоже, был у самой черты.

— Боковая дверь закрыта на засов. Никто оттуда не выходил — сказал Циско.

Я обернулся. Он стоял в проёме кухни, по‑прежнему держась ближе к входу, где запах смерти был слабее.

Я вернулся к столу и, обернув палец салфеткой, нажал пробел на клавиатуре. Монитор загорелся, но на экране показалось пустое окно с запросом пароля. До последних записей и сообщений Пателя мне было не добраться.

— Ладно, — сказал я. — Уходим.

— Звони в полицию, хорошо? — сказал Циско. — На улице.

— Полагаю, ты теперь можешь забыть о сегодняшнем слушании, — добавил он.

— Ничего подобного. Я там буду. В тот же день, когда судья разрешила допрашивать Пателя, он оказывается мёртв? Мне будет что на это сказать.

— Мик, этот парень мёртв уже несколько дней. Ты видел тело, ты чувствовал запах. Поэтому ты не мог до него дозвониться в выходные. К тому же это очевидное самоубийство. Боковая дверь закрыта изнутри, никто не мог оставить ту записку и уйти через парадную.

Я кивнул, но не согласился.

— И что? — сказал я. — Судья этого не узнает. И средства массовой информации — тоже?

Глава 7.

Мы с Циско ждали у ворот дома. Я надеялся, что морской воздух выгонит запах смерти из моего носа. Битва была заведомо проигранной.

Первыми на мой звонок в полицию Лос-Анджелеса отреагировали два патрульных из Тихоокеанского отделения. Полицейская записала с моих слов информацию, пока её напарник зашёл в дом, чтобы подтвердить смерть. Выйдя, он заговорил в рацию на плече, вызывая на место происшествия руководителя. Прошло ещё десять минут, прежде чем появился сержант патрульной службы и зашёл внутрь, чтобы лично всё осмотреть. Вернувшись, он направился прямо ко мне.

— Вы нашли тело? — спросил он.

— Да. Мы с моим следователем нашли — ответил я и заметил на его табличке имя: «Финли».

— Следователь? — переспросил он.

— Я адвокат, — сказал я. — Деннис Войцеховски — мой следователь. Этот человек должен был быть свидетелем по гражданскому иску, которым я занимаюсь. Сегодня мы должны были взять у него показания.

Финли поднял голову, узнав меня.

— Вы тот самый «Адвокат на Линкольне», верно? Я видел ваши рекламные щиты.

Наследие «Линкольна» — этого я уже никогда не забуду.

— Уже нет, — сказал я. — Я больше не занимаюсь уголовными делами. Детективы уже в пути? Я хотел бы с ними поговорить.

— Я квалифицирую это как самоубийство, — сказал Финли. — Нет необходимости вызывать детективов.

Я не стал вдаваться в лекцию о том, что самоубийство — это тоже смерть от чьих-то действий, пусть и собственных.

— У вас есть полномочия делать такое заключение? — спросил я.

— Да, есть, — ответил Финли. — Никаких признаков насилия, пустой флакон из-под таблеток, ожидаемое выселение. Коронер