Испытательный полигон - Майкл Коннелли

— Нет. Меня уволили, — ответила Китченс.

— Уволили. Вам объяснили причину?

— Меня вызвали в кабинет мистера Мэтьюза и сказали, что увольняют за действия, наносящие ущерб проекту.

— Вы просили объяснить подробнее?

— Просила, но объяснений не получила. Зато меня раньше уже предупреждали, что мои докладные и опасения относительно проекта рассматриваются как наносящие ущерб.

— Эти предупреждения были в письменном виде? Вошли в ваше личное дело?

— Нет. Они никогда бы не зафиксировали это письменно, потому что знали — это неправда.

Маркус Мейсон возразил и добился того, что ответ Китченс был формально удалён. Но смысл присяжные уже услышали.

Я снова взглянул на часы. Было чуть больше четверти пятого. Нужно было задать ещё несколько вопросов, чтобы подвести прямой допрос к нужной точке.

— Наоми, после увольнения вы испытывали трудности с поиском новой работы? — спросил я.

— Я вернулась в академическую среду, — сказала Китченс. — Я нигде в Кремниевой долине не могла даже получить приглашение на собеседование на должность специалиста по этике.

Маркус возразил, заявив, что ответ слишком общий. К моему удивлению, судья оставила его в силе.

И тут я допустил одну из самых крупных ошибок не только в этом процессе, но, возможно, во всей своей карьере. Я не попросил судью отложить вопрос о том, закончил ли я прямой допрос Китченс, до утра. Я решил, что всё прошло настолько хорошо, а времени осталось так мало, что я уже и так «пуленепробиваем».

— У меня больше нет вопросов к доктору Китченс, — сказал я, в последний раз напоминая присяжным об её учёной степени.

— Очень хорошо, — сказала судья. — Тогда мы прервёмся на…

— Ваша честь, — перебил её Маркус Мейсон, — у меня всего несколько вопросов к этому свидетелю. Если вы позволите, завтра мы могли бы начать с нового свидетеля, а мисс Китченс смогла бы вернуться домой и не ночевать ещё одну ночь вне дома.

— Сейчас шестнадцать двадцать две, мистер Мейсон, — сказал Рулин. — Если вы уверены, что уложитесь в восемь минут, можете начать.

— Конечно, Ваша честь, — сказал Мейсон.

— Тогда продолжайте, — сказал Рулин.

Когда я отходил от кафедры к своему столу, у меня в животе поднялась тяжесть. Я понимал, что неправильно распорядился концом дня. И что‑то сейчас пойдёт не так.

Мейсон занял место у кафедры и посмотрел на Китченс. В её глазах больше не было того непоколебимого вызова, который я видел в коридоре после обеда. Казалось, она понимала, что сейчас последует что‑то, чего мы не ожидали.

— Мисс Китченс, — начал Мейсон. — Не считаете ли вы…

— Возражаю, Ваша честь, — вмешался я. — У свидетеля докторская степень, и адвокат обязан проявить к этому уважение.

— Мистер Холлер прав, — сказал Рулин.

— Конечно, Ваша честь, — сказал Мейсон. — Доктор Китченс, согласитесь, что специалисту по этике не пристало лгать присяжным в суде?

— Я не лгала, — ответила Китченс.

— Но, если бы вы солгали, это было бы неправильно, верно?

— Было бы неправильно. Но я не лгала.

— А как насчёт лжи компании, в которой работает специалист по этике? Это тоже было бы неправильно?

— Я считаю, что ложь — это неправильно при любых обстоятельствах.

— Фактически это одно из ключевых правил для специалиста по этике, не так ли? Не лгать?

— Да.

— Вы заявили присяжным и судье, что вас уволили из «Тайдалвейв» якобы за то, что вы высказывали свои опасения по поводу проекта. Верно?

— Так и было.

— И вы поклялись говорить только правду?

— Да.

— Но вы солгали присяжным, не так ли?

Я поднялся.

— Адвокат изводит свидетеля, Ваша честь, — сказал я. — Сколько раз и в скольких вариантах она должна отрицать, что лгала?

— Мистер Мейсон, — сказал Рулин, — пора перейти к сути. Или мы можем сделать перерыв.

— Спасибо, Ваша честь, — сказал Мейсон. — Я перейду к сути.

Судья жестом велел мне сесть. Мейсон снова сосредоточился на Китченс. Тяжесть в животе превратилась в твёрдый ком примерно с бейсбольный мяч. Я понимал: у Маркуса что‑то есть. Или он так думает.

— Доктор Китченс, — сказал он, — не правда ли, что мистер Мэтьюз уволил вас из «Тайдалвейв» за то, что вы состояли в ненадлежащих и неэтичных отношениях с сотрудником, которым вы руководили?

Вот оно. У Мейсона был собственный «убойный» аргумент, и я сам подставил его под ноготь, оставив его на конец дня.

— Это неправда, — сказала Китченс.

— Что именно неправда, доктор Китченс? — настаивал он.

Она смогла взять себя в руки настолько, чтобы обратиться к присяжным.

— Меня уволили, потому что я возражала против процесса обучения, — сказала она. — Они не хотели меня слушать и избавились от меня. Причина в этом.

— Доктор Китченс, — сказал Мейсон, снова возвращая её взгляд к себе, — вступали вы или нет в неэтичные сексуальные отношения с программистом проекта «Клэр» по имени Патрик Мэй?

Я увидел, как в её глазах одновременно вспыхнули боль и разочарование. Я понял: какой бы ответ она ни дала, всё, что она говорила раньше, теперь окажется под сомнением.

— У нас были отношения. Они начались до того, как я устроилась в компанию, — сказала Китченс.

— И вы не считали нужным раскрыть это при приёме на работу? — спросил Мейсон.

— Нет. Не считала.

— И это было этично, доктор Китченс?

Китченс опустила голову. В зале воцарилась гробовая тишина.

— Возможно, нет, — наконец сказала она. — Но я…

— У меня больше нет вопросов, Ваша честь, — сказал Мейсон.

Глава 35.

Брюс Колтон ждал меня у ворот галереи. Он был примерно на восемь сантиметров ниже меня и подошёл вплотную, чтобы ткнуть пальцем мне в грудь. Лицо у него было красным от злости. Казалось, всё время, пока он меня поджидал, он не дышал.

— Что за херня, Холлер, — сказал он. — Не знаю, что хуже: если ты знал про её дружка и пытался это скрыть, или если ты, чёрт побери, вообще ничего не знал.

— Отойди, Брюс, — сказал я. — У меня работа.

— Работа? Ты шутишь? Ты уговорил нас отказаться от пятидесяти миллионов долларов. Пятидесяти. А теперь хочешь просто