Шторм на «Лазурном берегу» - Кристин Казон

или ресторан, здесь нужно считать, понятно?

Алиса проворчала что-то нечленораздельное и начала пододвигать стулья к столу, волоча их по полу с ужасным скрежетом.

— Ну, — сказал Дюваль, — мне пора. Я еще вернусь к brandade, — добавил он с кривой улыбкой, закрывая дверь. А потом еще раз открыл ее и спросил: — Кстати, а Теольена никто сегодня не видел?

— Нет, — буркнул хозяин.

Алиса покачала головой.

***

Дюваль был рад скрыться от пронизывающего до костей ветра. Он спустился по лестнице под палубу «Мелоди» и на мгновение затаил дыхание. Было тепло, душно и пахло сыростью. Но мадам Шнайдер взглянула на комиссара так тепло, будто он был другом семьи. Сидевший за карточным столом Ксавье Шнайдер поднялся, пожал Дювалю руку и жестом указал на стулья и кресла:

— Прошу вас, присаживайтесь, комиссар.

— Да-да, садитесь, погрейтесь, — закивала мадам Шнайдер — Этот ветер так утомляет. Но Клеману все нипочем. Он уже несколько часов торчит на улице. Его просто невозможно удержать в помещении, какая бы погода ни была. Хотите чаю? Или кофе?

— Может быть, чаю, — задумался Дюваль, сглотнув слюну и пощупав языком небо. Горло слегка опухло. — Да, точно чаю, — определился он.

Стефания Шнайдер пристально на него посмотрела.

— У вас что, болит горло?

— Как вы догадались?

— Когда у вас маленький мальчик, который в любую погоду торчит на улицу, вы определяете симптомы на глаз. Я сделаю вам чай с ложкой меда. Мед помогает от боли в горле.

— Я уже несколько раз это слышал за сегодня, — вздохнул Дюваль.

— Горчичники тоже ничего, но я уж не стала вам их предлагать, — засмеялась Стефания Шнайдер, включая чайник.

— Да я бы и не отказался, — ответил Дюваль и тоже засмеялся. Он мгновенно почувствовал себя как в кругу старых добрых знакомых и забыл о духоте и запахе, которые беспокоили его всего минуту назад.

— Ну, — поинтересовался Ксавье Шнайдер. — Нашли что-нибудь еще?

Дюваль издал неопределенный звук. Шнайдеры были ему симпатичны, но он не собирался делиться с ними информацией о ходе следствия. Ход следствия, гм… да комиссар и сам не знал, насколько далеко все зашло. В чем он точно был уверен, так это в отсутствии всякой поддержки. По крайней мере, сегодня у него не будет ни парома, ни криминалистов, ни судебного медика, ни судьи. Но об этом он как раз может сказать.

— О! — воскликнула встревоженно мадам Шнайдер, а мсье Шнайдер задумчиво потер подбородок.

— Я хотел бы спросить вас кое о чем… — начал Дюваль, переводя взгляд с мадам Шнайдер на мсье Шнайдера. — Кстати, а где ваш шкипер?

— Куда-то ушел, я полагаю, — ответил Ксавье Шнайдер.

Дюваль принял информацию к сведению и продолжил:

— В ту ночь, о которой мы говорили, вы действительно ничего не слышали? Ни шума драки, ни криков, ни чего-то еще необычного?

— Нет, — покачал головой мсье Шнайдер. — Я бы сказал вам, если бы что-то слышал.

Ответ Стефании Шнайдер тоже был отрицательным.

— Я сплю довольно крепко, что необычно для матери, я знаю. В конце концов, всегда говорят, что матери спят с одним открытым глазом и просыпаются от малейшего шума. Но я сплю крепко. Тем более когда ты в плавании и постоянно дует, ветер, к ночи чувствуешь себя совершенно утомленной. Море действует на меня гипнотически, одна-две минуты — и я засыпаю.

— А как вы думаете, ваш шкипер что-нибудь слышал?

— Он бы нам сказал, — ответил Ксавье Шндер. — Дан очень честный. Я доверяю ему на сто процентов. Если бы он что-то заметил, вы бы уже об этом знали.

На мгновение воцарилась тишина. Дюваль зачерпнул чайной ложкой мед, который поставила перед ним на стол мадам Шнайдер, опустил ложку в чай, помешал, поднес чашку ко рту и сделал небольшой глоток. Чай еще был слишком горячим.

— Кроме того, расстояние от нас до «Зефира» приличное, — объяснил мсье Шнайдер. — И мы стоим с другой стороны пирса. Если бы не было ветра, мы бы могли что-нибудь услышать, но с этим восточным ветром, с волнами, а еще когда яхты ухают и скрипят… — он покачал головой. — Слышно лишь то, что происходит под палубой, да и на палубе, конечно, но все остальное… Да вы и сами слышите, как тут шумно.

Да, Дюваль понял. На самом деле у него больше не было вопросов, но он еще не выпил чай. Комиссар сидел, задумчиво помешивая ложкой в чашке.

— А что вы думаете об Алисе Берадье?

Вопрос возник внезапно, и Дюваль, казалось, сам удивился, что произнес его вслух.

Шнайдеры посмотрели на него с изумлением.

— Ну…

Казалось, Ксавье Шнайдер слегка смутился.

— Как бы вам сказать…

Он как-то сжался и перевел взгляд на жену.

— О, она и тебя подцепила на крючок, — хохотнула Стефания. Шнайдер. Веселой она, впрочем, не выглядела. — Такая себе вертихвостка, если вас интересует мое мнение.

Ксавье Шнайдер бросил на нее кроткий взгляд и пожал плечами.

— Ну я бы не выражался так резко, но она очень… привлекательна. Похожа на сирену, русалочку, Соблазнительную, но какую-то недостижимую.

— О-ла-ла!

Брови мадам Шнайдер взлетели вверх.

— Маленькая русалочка — пропела она нарочито детским голоском. — Какая прелесть, — и с презрением посмотрела на мужа. — Нет, правда, — на этот раз ее голос звучал холодно, — не знаю, какую такую русалочку вы все в ней увидели, она вертихвостка, и притом довольно вульгарная.

Cherie, я всего лишь констатирую факт, и только.

Ксавье Шнайдер повернулся к Дювалю.

— Думаю, Алиса слегка запуталась в жизни. Я это чувствую. Мне кажется, сама она этого не осознает.

Стефания Шнайдер закатила глаза.

— Вот она мужская интуиция. Я и не знала, что ты так о ней беспокоишься.

— Cherie, я просто пытаюсь дать комиссару четкий ответ, вот и все.

Дюваль чувствовал себя неуютно и молча пил чай. Пока он размышлял, может ли внести свой вклад в примирение семейства, вдруг раздался мальчишеский голос: «Маман! Маман!» — и по палубе затопотали шаги. Люк, дрогнув, открылся-, и с палубы в кают-компанию, словно гимнаст на цирковом представлении, прыгнул мальчуган.

— Смотрите, что я нашел! — крикнул он, запыхавшись.

— Клеман, — в один голос закричали Стефания и Ксавье Шнайдер. — Ты весь мокрый!

Стефания Шнайдер вскочила с места.

— Снимай обувь! — рявкнул отец. Потом они оба принялись забрасывать ребенка вопросами, перебивая друг друга.

— Что случилось?

— Что ты натворил?

— Где твоя куртка?

Мать сбегала за большим махровым полотенцем, в которое тут же закутала сына.

— Что за вид?! А поздороваться с мсье?

— Ouais, bonjour, commissaire! — сказал Клеман, сверкая глазами из-под полотенца. Он раскраснелся, мокрая прядь светлых волос