Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Павлович Белоусов

class="p1">— Вы быстро забыли, куда нас упрятали? — скромно спросил бывший когда-то Сигизмундом.

— Не забыл, конечно, — оглядывал его Дьякушев. — Ты приятно изменился. Худоба тебе на пользу. Бодро выглядишь. Лет на десять помолодел.

— Европа, милейший Иван Данилович, Европа. Здесь мужчине иначе нельзя. Дамы потеряют интерес. А вы тот же, смотрю?

— Что? Не изменился? — раскрыл было рот Дьякушев.

— Ходок!

— С чего бы это?..

— Ну как же! Хватило ночи-то? Такая очаровательная блондинка! А вы знаете её мужа?

— Сигизмунд, — развёл руками поражённый Иван Данилович, — откуда такая осведомлённость?

— Йозеф, милейший, — поправил его приятель. — И не будем больше об этом. А с Полиной вам лучше не вязаться. Знаю я её голубя. Крутой мужик. Из тех. — Он поднял руку вверх и сделал значительные глаза.

— А у нас ничего и не было…

— Меня это не интересует, — отозвался Фишбах. — Давайте о вас. О ваших делах. Слышал, застряли вы в своём дерьме?

— Может, в номер ко мне пройдём? — заторопился Дьякушев. — Или в ресторан?

— Исключается, — оборвал его вежливо Фишбах. — Там нет никого. Невольно станем объектом внимания. А здесь вот уже появляется народ. Весело здесь. Отдыхаем, наслаждаемся жизнью.

— Да какие тут наслаждения? — пожаловался Дьякушев, присев на скамейку, куда кивнул приятель. — Была бы воля, завтра же уехал бы обратно, бросив здесь всё к чёртовой матери!

— Зря спешите, милейший, — присел рядом Фишбах, — какое сегодня число?

— Пятнадцатое или шестнадцатое августа. Я уж тут и со счёта сбился. Тоска.

— Потерпите. Скоро вас разыскивать начнут.

Дьякушев недоумённо и встревоженно воззрился на собеседника. Чудные сюрпризы тот ему преподносит. Но пока ничего приятного в них не находилось.

— Это за что же? За какие провинности?

— Я, наверное, не совсем удачно выразился, простите, милейший Иван Данилович, — не смутившись, успокоил его Фишбах. — Разыскивать вас будут ваши друзья. Сообщить, чтобы вы особо не спешили домой, когда всё начнётся.

— Час от часу не легче! — взмолился Дьякушев. — Нельзя ли без загадок? Когда уезжал, страстей понагнали на меня. Кати только за бугор. Спрашиваю: что? Таинственное недоговаривание в ответ, молчание, я бы сказал. Такое ощущение, что произойдёт что-то ужасное в нашей стране.

— Вы недалеки от истины. Готовится смена власти, — коротко пресёк его волнения Фишбах.

— Как? — ахнул Дьякушев.

— Президент застрянет в Форосе. Возможно, у него откроется какое-нибудь тяжёлое заболевание.

— Да он здоров как бык! — вырвалось у Дьякушева. — Какая болезнь?

— Я сказал, возможно, — поправил его Фишбах и надвинул шляпу пониже на глаза, укрываясь от слепящего его солнца. — Все мы гости на этом свете…

— Да что вы такое говорите! — ужаснулся опять Дьякушев. — Кому это понадобилось? Да, Михаил Сергеевич явно не успевает за событиями, но это можно поправить другим… демократическим способом! Кому понадобились эти дикие, нецивилизованные методы? Я тоже сторонник перемен, но не таким же образом!

— Есть люди, которые считают, что иначе нельзя, — жёстко прервал его собеседник и, отвернувшись в сторону, внимательно проследил за парочкой молодых мужчин, опустившихся на скамейку неподалёку от них. — И хватит об этом.

Дьякушева охватила тревога и даже пробрала невольная дрожь, он тоже зорко вгляделся в ту сторону, куда только что бросил взгляд его приятель, и, почувствовав себя заговорщиком, поджал губы.

— Что изменилось в ваших краях, милейший Иван Данилович? — подхватив собеседника под руку, помог ему подняться со скамейки и неторопливо зашагать по аллее Фишбах. — Рассказывайте, мне всё интересно.

— Что-нибудь случилось? — шепнул испуганно ему в ухо Дьякушев.

— Ничего особенного, Иван Данилович, — тихо успокоил его Фишбах, — ничего особенного. Мы с вами в таком возрасте, что нам полезно движение. Прогуляемся, попьём водички. У вас, надеюсь, имеется стаканчик?

И он вытащил из кармана фирменный чешский стаканчик, будто только что купил его в ближайшей туристической лавке.

— Не захватил, забыл, — похлопал себя по карманам Дьякушев.

— Да не суетитесь вы, милейший, — досадуя, осадил его Фишбах. — Что вы, право? Что вас разволновало? Улыбайтесь. Вон какое здесь солнце.

— Вы недавно приехали? — по инерции спросил Дьякушев и засмущался своего вопроса: раз Фишбаху известно всё, даже о его похождениях с Полиной, чего же спрашивать? Но продолжил, как ни в чём не бывало, подстраиваясь под приятеля: — Где устроились?

— Сегодня уезжаю, — сухо ответил Фишбах.

— Вы один?

— Почти.

— Это как же понимать?

— А вы?

— Один как перст.

— А Полина?

— Случайная встреча, — попытался посмеяться Дьякушев, но у него не получалось.

— Ну вот и я также, — укоризненно посмотрел на него Фишбах. — Считайте, один.

— А Ника? — вспомнил Дьякушев. — Три года пролетело. Как она?

— Она здесь, — после некоторого молчания проговорил Фишбах и незаметно обернулся. — Отдыхает. Недалеко.

Дьякушев тоже вслед за ним бросил взгляд назад. Двое молодых мужчин продолжали читать местные газетки на скамейке.

— Да не крутитесь вы, — строго одёрнул его Фишбах. — Чего вы вертитесь, словно флюгер? Любуйтесь колоннадой.

— Вас что-то беспокоит? — не обижаясь, прижался к нему Дьякушев. — Эти двое? Они что?

— Скорее, они кто? Но лучше, если бы они оказались не ими, милейший Иван Данилович, — ласковей поправил его тот. — К тому же мне, похоже, просто пригрезилось. За бугром, знаете ли, каждая кошка чужая.

— Напугали вы меня, — отпустило и Дьякушева. — Для меня все эти тревоги начались ещё в столице. Здесь не отдыхал, а дёргался, как на иголках! Даже бессонница развилась. И тут вы с вашим ужасным сообщением о Кремле! Да ещё эти молодые люди, похожие друг на друга, как инкубаторские цыплята! Вспомнились московские напутствия. Какая-то, право, игра! Шпионом себя едва не почувствовал.

— Спокойнее, спокойнее, милейший Иван Данилович, — погладил его по руке Фишбах. — Надеюсь, слышали что-нибудь про геев?

— Про кого?

— Про голубых?

— Гадость какая! Неужели?

— Они, — качнул головой собеседник. — Нам как раз попалась счастливая парочка. Их здесь хватает.

— Мерзость! — ещё раз скривил губы Дьякушев.

— Как знать, — философски заметил приятель. — Не будем осуждать, не зная глубин.

— Какие глубины? Что вы говорите? — возмущался Дьякушев. — Баб им не хватает!

— Чувства человека многогранны и безграничны.

— Какие чувства! Вы серьёзно обо всех этих извращенцах?

— Не скрою, мне претит это, как и вам, но человек — свободное существо… И прекрасно, что он, хотя бы здесь, имеет право выбирать. До вас это дойдёт не скоро.

— Упаси Бог!

— Дойдёт, дойдёт, попомните моё слово. И мы с вами уже доживём до этих времён.

— Вас это, простите, просто забавляет… — нахмурился Дьякушев. — Вы заметно изменились. И не только внешне. Надеюсь, с Никой этого не произошло?

— А вас интересует её судьба? — криво усмехнулся Фишбах, не скрывая иронии.

— Ника никогда не была мне безразлична. И вам это прекрасно известно. Другое дело, как каждая красивая женщина, к сожалению, она имела склонность увлекаться поклонниками,