Рассказы - Роберт Альберт Блох

Но несколько дней назад она приходит ко мне и говорит, что собирается бросить свое искусство и попробовать себя в классическом балете. Она становится придирчивой к Терпсихоре, и, конечно же, претендует на место в балетной труппе. Я расспрашиваю ее и выясняю, что у нее есть новое «я» — не кто иной, как личность, которая поддерживает балет. Он — Герман Шерман, мерзкий щетинистый червяк.

Мне не нравится ни Герман Шерман, ни классические танцы, ни ее отношение ко мне. Но вместо того, чтобы ударить Германа Шермана в нос и испортить Фанни шансы, я ухожу из ее жизни как джентльмен. Я действительно распрощался с девицей, и поэтому направляюсь в эту таверну Оазис, как я сказал. И вот я сижу днем совсем один в баре, пытаясь утопить свои печали.

Я как раз собираюсь выпить в третий раз, когда замечаю его. Он входит очень тихо, потому что я совсем не слышу его приближения. Первое, что привлекает мое внимание, это когда я тянусь за стаканом и щупаю вместо него пучок бороды. Я кладу бороду обратно на стойку, не будучи любителем таких штук, и смотрю на лицо, прикрепленное к ней. Это темно-коричневая физиономия, скрывающаяся за большим носом…

Этот парень одет в длинную белую ночную рубашку и полотенце, обернутое вокруг его головы. Если только он не сбежал из турецкой бани, я не могу его опознать. Потом я замечаю, что он держит большую, длинную плетеную корзину. И думаю, что понял.

Он, должно быть, оазисная версия сигаретной девушки. Я знаю, что в наши дни не хватает помощи — недостает девушек с сигаретами, потому что все они работают сварщиками.

Бородач улыбается мне, но я не обращаю внимания на этого клоуна в ночной рубашке, потому что слишком занят выпивкой. На самом деле, я начинаю шататься, почти достигнув той стадии, когда можно увидеть змей.

Так и происходит.

Внезапно, на стойке перед собой я вижу скользящих змей. Они худые, злые и зеленые. Я бормочу и издаю громкий крик, затем закрываю лицо руками. Я не люблю змей и хочу, чтобы они исчезли.

Но этого не происходит.

Когда я снова смотрю на стойку бара, змеи все еще там.

Я снова закрываю глаза и собираюсь с духом. Это не может быть правдой. Я украдкой бросаю еще один взгляд, очень быстрый. А потом кричу.

Потому что змеи теперь не просто извиваются на барной стойке. Они свернуты в клубок. Они скручиваются и переворачиваются, а затем замирают. И я вижу, что они сложены в одно слово, и каждая из них изображает букву. Все вместе они составляют слово «СОУС».

Я не могу этого понять.

И не в силах вынести!

Еще мгновение, и я готов выбежать из заведения. В этот момент парень в ночной рубашке вдруг замечает змей. Он просто моргает и подмигивает, затем наклоняется и что-то шепчет им.

Да, он шепчет сквозь усы змеям!

— Мои маленькие зеленые друзья, — напевает он. — Это очень непослушно с вашей стороны.

Он ухмыляется змеям, а потом лезет в свою ночнушку, достает маленькую дудку и начинает дуть в нее. Он начинает дуть в эту трубу, и ему повезло, что в заведении никого нет, а бармен подметает пол, потому что слышится отвратительный скрип.

Мелодия, которую он играет, конечно, жуткая, но она, очевидно, номер один в хит-параде змей, потому что они внезапно разворачиваются и свиваются обратно в проволочную корзину, из которой появились. Змея, которая изобразила «У» в «СОУС», почти ломается пополам, пытаясь снова развернуться.

Я и сам чуть не сломал себе шею, глядя на это далеко не восхитительное зрелище. Бородач замечает мою реакцию, и когда наконец закрывает корзину крышкой, то подмигивает мне с улыбкой. По крайней мере, мне кажется, что под серебристой подкладкой его бороды прячется улыбка.

— Десять тысяч извинений, мой почтенный и уважаемый сэр, — говорит он высоким голосом. — Мне очень жаль, если мои маленькие друзья каким-то образом потревожили вас. Вам понравились мои маленькие друзья?

— Они мне не друзья, — говорю я ему. — Я не желаю иметь друзей, которые ползают на брюхе и смеются над честными пьяницами.

— Если на то будет воля Аллаха, это больше не повторится, уверяю вас, — говорит парень в ночной рубашке.

Тогда любопытство во мне берет верх.

— Я спятил, — спрашиваю, — или по правде увидел, как эти змеи сложились в слово?

— Ваше здравомыслие возвышенно и бесспорно, — уверяет меня этот человек. — Змеи действительно сложили слово по буквам.

И он продолжает говорить, представившись мне. Это Али бен Аликат, родом из Ирака и Месопотамии. Другими словами, араб. Он утверждает, что на Востоке он своего рода священник — только в его стране это обозначается термином «дервиш». Он — один из этих кружащихся дервишей, и, по его словам, он, конечно, вращался, пока одной арабской ночью канонада Оси не нарушила его сон. Я спрашиваю его, почему Ось должна беспокоить его, и он кланяется и говорит мне:

— Это из-за сокровищ, конечно, — шепчет он, покачивая бородой и оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что мы все еще одни.

— Каких сокровищ?

— Скипетр, — бормочет он из-под бороды. — Скипетр великого Халифа Гаруна аль Рашида.

— Еще разок? — прошу повторить я.

— Гарун аль Рашид, халиф Багдада, — говорит он мне. — Это священная реликвия, скрытая и охраняемая дервишами на протяжении веков. Если бы Ось могла наложить на него руки, они бы хвастались этим. Существует легенда, что тот, кто владеет скипетром, — победитель, перед которым никто не устоит. А мои простые соотечественники, узнав, что у Оси есть скипетр, склонятся перед немецкими агентами и сдадутся. Мой священный долг как дервиша — охранять этот скипетр ценой своей никчемной жизни.

Он говорит, что сбежал в эту страну со скипетром и прихватил змей. Священных змей.

— Священных? — спрашиваю я.

— О да, эфенди, — отвечает он.

— Меня зовут Фип, — отвечаю я. — Но что это за священные змеи?

— Они вылупились под камнем Каабы, — шепчет он. — В святая святых. Воспитывались в мечетях последователями пророка. Змеи, полные мудрости. Прямые потомки змея в Эдемском саду.

— А что в них хорошего?

— Ах, эфенди, они являются тем, что вы на Западе называете оракулами. Их можно использовать в прорицаниях. Когда я играю им музыку дервишей, они делают предупреждения, и предсказывают будущее, складывая слова, — объясняет этот Багдадский вор.