Паленая месть - Владимир Григорьевич Колычев

— Потому что я провинился перед человеком, который имеет прямое отношение к партии!

Интересно, а мог ли Доронин иметь отношение к водочной мафии? Первый секретарь горкома партии и вор в законе — такой симбиоз просто невозможно себе представить. Но в то же время страна сейчас охвачена золотой лихорадкой, люди просто сходят с ума, настолько сильна в них страсть к наживе. Делать деньги стало модно. А рыба, как известно, гниет с головы.

— Не знаю ничего про партию, — мотнул головой Нечаев.

— А про кого знаешь?

— Не знаю ничего. А если бы знал, не сказал. С огнем играешь, Сухарев!

— Уже доигрался. Или нет?

— Может, и доигрался.

— Может, и терять мне нечего, — в раздумье проговорил Валентин.

Может, ему взять отпуск и податься в Москву — в поисках правды? В Старокубанске все друг с другом повязаны, здесь ему ловить нечего, тем более без доказательств. И в Москве ему не очень-то поверят, но если отреагируют на сигнал и организуют проверку, уже хорошо. Сколько зла в стране, но с ним же борются, одно хлопковое дело чего стоит, сколько уже партийных бонз из Средней Азии раскулачили. Тут главное — не сдаваться, идти до конца…

— Что ты задумал? — всполошился Нечаев.

Понимает он, в какую игру влез и чем все может закончиться.

— Что я задумал? Ничего. Работаю вот потихонечку, гусей ищу, землеустройством занимаюсь. Если вдруг узнаю, где Бережков, тебе скажу… А может, и сам прихлопну. Если можно… Можно?

— Да можно-то можно. Против ветра воду лить нельзя. Намокнешь, простудишься и умрешь.

— Да я, в общем-то, и не пытаюсь. Просто зверь сам на меня идет.

— Вот если придет, позвони мне. Можешь и сам прихлопнуть… Давай без глупостей, Валентин!

— Конечно!

Сухарев думал одно, а говорил другое. При первой же возможности он возьмет Бережкова за жабры и вытрясет из него все возможное. И как только у него появятся доказательства, имена и фамилии, он тут же нанесет удар по водочной мафии. А пока ему ничего не оставалось, кроме как валять ваньку. И Нечай это понимал, поэтому нервничал. И, уходя, еще раз предупредил Валентина.

* * *

Дача старая, маленький дощатый домик с заколоченными окнами, участок порос бурьяном, амброзия так и прет. Но именно поэтому Гарик остановил на ней выбор. И правильно сделал, неделю они уже здесь, и ничего, хозяин ни разу не появился. И соседи не беспокоят. За все время один раз только приехали, картоху выкопали, и на этом все.

И они тоже копали картошку, на дальних участках. Огурцы, помидоры, все такое. Надо же что-то жрать. И чем-то закусывать. С водкой проблем нет, водки хоть залейся. У Гарика рожа уже опухла, да и Митяй не лучше. Один только Толик мог держать себя в руках. Один раз надрался в хлам, на этом все.

— Завтра все, завтра сухой закон! — пропустив очередную стопку, постановил Гарик.

— Дела надо делать, — кивнул Митяй.

И у него заплетался язык. Один только Толик трезвый. Одному только ему никаких дел проворачивать не хочется. Намаялся он, хватит с него. Узнать бы, как там дела с ментами обстоят, ищут их или нет. Если нет, завязывать надо, скоро занятия в бурсе начинаются, отучится год, потом в армию. Вернется, сядет на комбайн, и все нынешняя маета забудется, как страшный сон. Еще раньше забудется.

— Толик, пацанов твоих в строй надо ставить, завтра в город поедем, — клюнув носом, сказал Гарик.

Ночь уже, над головой звезды, перед глазами огонь, котелок уже валяется на земле, все сожрали, к роднику нужно нести, вымыть. Но этим завтра Митяй займется. Толик шнырить не нанимался. И без того по ночам вместо них дежурит, днем отсыпается. Во всяком случае, старается отоспаться.

— Поедем!

Гарик уже третий день собирает бойцов, но воз и ныне там.

— Найдешь пацанов?

— Уже нашел.

— Молоток! — Гарик кивнул, закрыл глаза и завалился на бок.

Митяй долго смотрел на него, не меняясь в лице, наконец хмыкнул, поднялся и, шатаясь, вошел в дом. Там и завалился спать. А Толик остался бодрствовать.

Костер уже догорал, он подбросил в него дровишек. Не о заснувшем Гарике беспокоился, а о безопасности. Костер привлекал внимание, пусть горит, а Толик будет греться издалека. Он взял свой матрас, отнес в глубь участка, бросил под куст, лег. В кино часовые на посту находятся на виду, так нельзя, не зря же казаки в свое время ставили секреты. Спрячутся и ждут, когда появится враг. Ждут, чтобы переиграть его за счет неожиданности. Поэтому и Толик затихарился.

Сорняк он уже выкосил, трава в нос не лезет, ночь теплая, матрас мягкий, не так уж и плохо он устроился. Очень даже хорошо. Так хорошо, что даже не заметил, как заснул.

Проснулся далеко за полночь, от холода. Вроде бы и тепло еще, до первых заморозков далеко, но замерз. А одеяла нет. Но так ему и не надо. Он же не спать здесь должен, а логово свое охранять. Чтобы деревянный домик не стал для них усыпальницей. Или, что еще хуже, погребальным костром.

Толик прошелся по периметру участка, согрелся в движении, вернулся на место в твердой уверенности не сомкнуть глаз до самого утра, но сразу же стал засыпать. И практически сразу же сдался на милость природе, которая требовала сна для молодого организма. В конце концов, они уже неделю здесь, и ничего. Если бы хотели найти, их давно бы уже нашли…

Толик уже почти заснул, когда услышал треск сломавшейся доски. Открыл глаза, приподнялся, присмотрелся, прислушался. Ветер поднялся, кусты качает, у деревьев ветви шевелятся. А деревья не обрезают, столько сухих веток на них, вот и треснула какая-то.

Закрыть глаза он не успел, кусты справа вдруг ожили, из-за них бесшумно вышел человек, за ним другой. Тихо идут, как тени, как привидения. Но идут к дому, в руке у одного Толик заметил охотничье ружье. У второго — пистолет. Появился и третий.

Толик замер, шевелятся только руки, наган покрепче взять, курок тихонько взвести. Ночные гости проходили мимо, не замечая его. Со знанием дела идут, профессионально крадутся, или в разведке служили, или хаты по ночам выставляли. Скорее последнее.

Толик пропустил двоих, а третьего взял на мушку. Осторожно поднялся, пошел за ним, сокращая расстояние. И когда человек обернулся, почувствовал его, нажал на спуск. Выстрелил практически в упор. В грудь.

Человек стал падать, раскинув руки, а