Мороз и пепел - Ингер Вольф

момент. – Трокич обвел глазами коллег. – Лукас ушел с продленки в пятнадцать тридцать. Он дошел по крайней мере до Хёрретвай в том месте, где заканчивается Обструпсвай, – это примерно в ста метрах от школы. Как сообщил новый свидетель, там он, видимо, сел в машину зеленого или синего цвета. Затем его видели на торговой площади примерно в половине пятого перед булочной. Чем он занимался в течение часа, пока неизвестно. Но совершенно точно он был жив в шестнадцать тридцать. Надо выяснить, человек на записи камеры видеонаблюдения и тот, к кому Лукас сел в машину, – одно лицо? И не следил ли он за ним?

– Родителей мы из числа подозреваемых исключаем? – подал голос Джаспер Тауруп. – Не один я предполагал, что чисто теоретически они могли его обнаружить, когда сами начали поиски: может, парень поджечь что-то собирался – тут-то папаша и… вспылил.

– Исходя из той информации, которой мы располагаем на данный момент, эта версия представляется мне неправдоподобной. Не забудь, что они обратились к соседям с просьбой помочь в поисках сына уже в семнадцать тридцать. Отец никак не мог вернуться с работы ранее шестнадцати сорока пяти. Выходит, они за три четверти часа убили ребенка и замели следы, а потом преспокойно пошли к соседям?

– А что насчет любителя покера? – спросил Эйерсун.

– Пока против него ничего нет, – сказал Джаспер Тауруп.

У него была физиономия человека, долгое время питавшегося нездоровой пищей, – землистая кожа, изрытая мелкими оспинками, казавшимися крупнее на худом недовольном лице.

– В каком смысле пока?

– Один мой знакомый у него играет, – ответил Джаспер. – Говорит, известное заведение. Игроки там собираются три-четыре раза в неделю. Играют в основном в покер. Время от времени устраиваются закрытые вечера для профи. В такие дни они играют в «Техасский холдем», «Омаху» или китайский покер – никакого криминала.

– Мне эти называния ни о чем не говорят. И вообще, это законно?

– Трудно сказать. Вопрос, азартная игра покер или нет, остается дискуссионным и в судебном порядке еще не решен. Но основной доход господа-картежники получают с богатеньких клиентов, которые любят играть, но в игре не разбираются. И немалую денежку там оставляют. Там даже травкой можно разжиться, насколько я понимаю, правда, в чисто символических дозах. А раз в год вся компания катается в Вегас на турнир по покеру.

– Карстен Мёрк, отец Лукаса, там не появляется?

– У него большой карточный долг.

Трокич понимающе кивнул. Вот и объяснение сцены, свидетелем которой стала Сисель Симонсен. Кто-то требовал с него деньги. Да и, кстати, ответ на вопрос, почему семья ютится в крохотной убогой квартирке, хотя большинство их сверстников, имеющих постоянную работу и детей, перебираются либо в коттедж, либо, на худой конец, в таунхаус. К тому же это обстоятельство вполне объясняет его вспыльчивость. Экономические затруднения сильно обостряют семейные отношения.

– Вообще-то мне не так-то легко досталась эта информация, – проворчал Тауруп. – Я ведь ее у старых друзей выуживал, мы лет двадцать знакомы.

– Не волнуйся, – успокоил его Трокич. – У меня времени нет звонить налоговикам и наводить их на злостных неплательщиков. Меня карточный долг интересует. Карстен его частями выплачивает или как?

– Не знаю. Моим источникам, к сожалению, далеко не все известно. Может, вызвать Карстена Мёрка и спросить его лично?

– Подумаем.

– Другие подозреваемые есть? – задал вопрос Эйерсун.

Трокич покачал головой:

– Нет. Будем искать автомобиль, в который якобы сел Лукас.

– Иными словами, у нас на данный момент по-прежнему ничего нет, – хмуро подытожил Эйерсун.

Народ стал расходиться, и наконец в зале остался только Якоб. Он познакомился с Трокичем десять лет назад, когда служил в Хорватии в составе миротворческих сил ООН, их лагерь разместился под городом Си́сак. В отличие от Трокича, война, казалось, никак не отразилась на нем: вечно взлохмаченная шевелюра, правильные черты лица, ему и двадцати пяти не дашь. В Крáине Якоб прочувствовал всю прелесть войны на своей шкуре, и, хотя он всегда придерживался строгого нейтралитета в конфликте между сербами и хорватами, именно тесное знакомство со второй родиной Трокича стало одной из причин их дружбы. Другую причину следовало искать во взаимоотношениях Якоба с кузиной Дэниеля Синкой.

– Здорово, что у Джаспера знакомцы среди картежников оказались, – обронил Трокич.

– Еще бы, лет пятнадцать назад он был одним из самых известных игроков в покер в Орхусе, – пояснил Якоб. – Он же математику изучал в университете, но заскучал на студенческой скамье и большую часть времени стал посвящать картам. Большие деньги выигрывал, а если бы покер тогда был так же популярен, как сегодня, уже был бы миллионером. Так, по крайней мере, он сам сказал.

– Шутишь?

– Нисколько. Ты же знаешь, какая у него память. Фотографическая. Он настоящий профи в картах. А завязал Джаспер с покером, когда кто-то стукнул на него в налоговую, и там стали дело раскручивать. Правда, ничего доказать не сумели. К тому времени математика ему вконец наскучила, и он решил податься в полицию. С судимостью в полицейские не попасть, вот он и завязал. Но связи в этом мире сохранил.

Трокич молча принялся собирать бумаги.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Дэниель вопросительно посмотрел на Якоба. Неужели тот догадался, что он что-то скрывает от него?

– Не сейчас.

– Почему не сейчас? Ты же знаешь, я все приму.

– А может, лучше под далматинский ростбиф на днях?

– Ростбиф по-хорватски?

– Вот еще! По-далматински. С чевапчичи и капустой. За бутылочкой вина, я его на Рождество купил.

– С айваром?

– Разумеется, без него не поешь.

26

Время приближалось к полуночи, когда Трокич вернулся к себе в Хостберг. Убийство Лукаса Мёрка совершенно вытеснило из его головы не только воспоминания о последней встрече с хорватской родней, но и вопрос, к которому он постоянно возвращался. Сейчас, после разговора с Якобом, от этого вопроса было уже не отмахнуться. Старая история дополнилась новыми нюансами. Речь шла о кузине Синке, которая, как и многие другие хорватские женщины, бежавшие от ужасов войны, словно сквозь землю провалилась. Синке не было и двадцати, когда они с Якобом, который в то время находился в Загребе, где располагалась штаб-квартира миротворцев, влюбились друг в друга.

Трокич прекрасно понимал родных, которые отказывались признавать то, что могло произойти с Синкой. Ему и самому не верилось в худшее, и каждое лето он приезжал на Балканы и показывал фотографии Синки везде и всем, где и кому только возможно. Он не терял надежды, что кто-то ее вспомнит. В те времена имелись места, где можно было укрыться, спрятаться, например на островках в