Диагноз с пулей в сердце - Владимир Григорьевич Колычев

Протоколы составили, соседей опросили, отпечатки пальцев сняли, формальности соблюдены. Сначала увезли живого, но морально убитого мужа, затем труп его жены. Давыдов уехал вместе с группой. Ямщиков забрал дело на словах, а в реальности подозреваемым должен заниматься Корней, допросить Субботина, оформить это документально. Протокол осмотра закончить, схему места преступления приложить, приобщить вещественные доказательства. Оформить постановление о задержании, поручение о проведении оперативно-розыскных мероприятий, производстве следственных действий… Столько всего, утонуть в бумагах можно. Хочешь не хочешь — уговоришь себя, что убийство совершил Субботин. Сомнения будут мучить, зато в бумагах не утонешь.

Ямщиков закончил обрабатывать Субботина, подозреваемый признался в убийстве, ссылаясь на несуществующего любовника. Давыдов всего лишь закреплял чистосердечное признание протоколом допроса, не пытаясь искать нестыковки в показаниях. Тем более что они пока не появились. А может, и не появятся, если вдруг выяснится, что любовник не выдуманный персонаж. Эксперты пока не нашли следов его пребывания в доме, но еще все возможно.

Но эксперты могли обнаружить и следы пребывания в квартире убийцы. Разве Раису не мог задушить ее любовник? Очень даже мог… Дистанционный ключ от ворот гаража у него имелся, а дверь в дом он открыть не мог. Постучался, вышла Субботина, он дернул на себя дверь, схватил женщину за горло…

Рабочий день заканчивался, когда Давыдов вернулся на место преступления. Оперативники уже работали с соседями Субботина, нашли человека, который видел его автомобиль ночью. Корней захотел поговорить с мужчиной, заодно составить протокол допроса и приобщить его к делу.

Пришлось немного подождать, некто Атрохов Павел Максимович еще не возвратился; Корней опросил его супругу, ничего не узнал. Прошелся по соседним домам — тот же результат. Наконец подъехал Атрохов. На хорошей машине, в стильном костюмчике, свежий запах дорогого одеколона. Но волосы еще влажные от пота, распаренный, не отдохнувший, на рукаве следы цементного раствора, маленькое пятнышко, туфли чуть запылены строительной смесью. На кончиках пальцев никотиновая желтизна.

— Ну да, ночью в окно глянул, смотрю — «Оптима» во двор заезжает… В какое время? Ну, так я говорил, в три часа дело было, в начале четвертого.

Мужчина как будто знал, что от него пахнет не только одеколоном. И по́том крепко несло, и табаком, и даже нечищеными зубами. И лицо он отворачивал, и говорил быстро, чтобы поскорее закончить разговор.

— Машина заехала во двор, что было дальше?

— Так я не знаю, заехала она во двор или нет.

— Не видели, как заехала?

— Смотрю, встала у ворот, ну я в туалет пошел, я из-за этого поднимался. Пивка вчера на ночь дернул.

— А из туалета шли — к окну не подходили?

— Подошел, не было уже машины. Ни во дворе, ни на улице.

— Но вы не уверены, что машина заехала во двор.

— Ну, если вы говорите, что заехала, — значит, заехала, — пожал плечами Атрохов.

— Я не говорил.

— Капитан был из ваших, утром он сказал, что машина ночью была, во двор заехала, потом выехала… Как выезжала, не видел.

— И даже не уверены, что во двор заехала?

— Ну, если Раису убили, значит, заезжала.

— Антон Субботин убил?

— Не знаю, вам видней.

— А он мог убить?

— Не знаю, чужая душа потемки… Так-то он мужик спокойный, про жену плохо не говорил, не слышал, чтобы орал на нее… Не думаю, что он мог ее убить, — пожал плечами Атрохов.

— Есть сомнения в том, что он убил?

— Ну, как сказать… Обычно Антон с ходу во двор заезжает. Издалека на кнопку нажмет, пока к воротам подъедет, они уже и открылись. А эта машина встала и стоит, ворота, смотрю, не открываются. А мне в сортир хотелось! — Атрохов сжал ноги и приложил руку к животу, показывая, как ему хотелось в туалет.

— То есть с открытием ворот вышла заминка?

— Да.

— Вы сказали, это машина встала. Не Антон Субботин встал, а машина. Как будто это могла быть другая машина.

— Я не говорил, что это могла быть другая машина, — задумался мужчина.

— Но могли подумать.

— Подумать мог… Сколько этих «Оптим» на дороге, смотрится круто, и цена реальная…

— На какой дороге?

— Ну, вообще.

— Может, все-таки на какой-то определенной дороге?

— Вот вы… пристали!.. — усмехнулся Атрохов.

Хотел назвать Корнея занудой, но в последний момент сдержался.

— Хотя!.. — вдруг задумался он. — А ведь правда, на нашей дороге видел. — Мужчина провел рукой вдоль улицы. — «Оптима» Антона проехала, во двор свернула, а другая «Оптима» мимо промчалась. Мужик там за рулем был, еще голову повернул, чтобы глянуть в открытые ворота Субботиных.

— Какого цвета «Оптима»?

— Мокрый асфальт, как у Антона.

— Точно такая же машина?.. Когда это было?

— Позавчера.

— А номера не запомнили?

— Не запомнил! Точно вам говорю, что не запомнил, — улыбнулся Атрохов, с уважительной иронией глянув на Корнея. — Не мог запомнить, потому что я со второго этажа смотрел, забор у нас, колес не видно и номеров тоже.

— А водителя видно было?

— Водителя было видно. Если я кого-то и мог запомнить, то только водителя. Он ко мне боком обращен был, когда мимо проезжал… Волосы темные — не черные, нет, просто темные. И лысина! Темечко лысое! Он когда повернулся, плешь блеснула… Или стекло на солнце блеснуло, — задумался Атрохов. — Но что-то блеснуло!

— А кроме водителя в салоне еще кто был?

— Не знаю, не видел… Раиса могла видеть, она на балконе стояла, могла видеть, но разве ж она скажет?

После разговора с Атроховым Корней отправился на улицу Рабочую, где жила любовница Субботина, Яна Павловна Шмелева, разведенная молодая женщина двадцати девяти лет.

Жила Шмелева также в частном секторе, но дома на этой улице поскромней, рабоче-крестьянского уровня, небольшие, в основном одноэтажные.

Дом Шмелевой окружал новый забор, кирпичные пролеты заполняли еще не потерявшие заводской блеск профлисты. Дом одноэтажный, сайдингом, судя по всему, обшили совсем недавно.

На звонок вышла симпатичная русоволосая женщина, по всем статьям подходящая под определение девушки. Молоденькая, стройная, взгляд живой, энергичный. Замужем побывала, но ребенка не родила. Это по документам. И по состоянию груди видно, что из дома выходила не кормящая мать. Светло-серая олимпийка расстегнута, полы разведены, видно, как груди под белой футболкой бултыхаются. Высокая грудь, упругая и без бюстгальтера.

— Майор юстиции Давыдов, следственный комитет.

— Да, я знаю, — кивнула Шмелева, окидывая Корнея изучающим взглядом.

На обручальное кольцо как бы незаметно глянула, верней, на его отсутствие.

С одним мужчиной развелась, другой за решеткой… В общем, женщина в активном поиске.

— Антон Львович просил вас не тревожить.

— Как это не тревожить?.. Я