Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов

— Вы сумочку уронили, — улыбаясь, сказал он Василисе.

— Сумочку?! Ах, ну да, ну конечно же! Спасибо!.. Где вы ландыши купили?

— На Курском вокзале.

— Ах, на Курском, на Курском все-таки!..

Все, что последовало за этими словами, больше походило на сон — бывают такие, как правило, под утро, когда, очнувшись, не можешь понять, на каком свете находишься.

«Значит, на Курском, — еще раз, но теперь уже про себя повторила Василиса. — Курских соловьев я никогда не слышала. Зато слышала кирпиченскую кукушку. Стало быть, будем опять считать до тринадцати…»

И Василиса, зажмурившись, медленно досчитала до вышеназванной цифры, в уме, разумеется. Со скамьи она встала совсем уже другой, самой себе незнакомой Любовью Ивановной. Это была совсем еще молодая, в сущности, женщина лет тридцати, высокая, медноволосая, с магнетическими, как у ведьмы, большими зелеными глазищами и решительно закатанными по локоть рукавами серого свитера.

Через полчаса на Курском вокзале столицы один сотрудник милиции сказал другому:

— Смотри — летит! Бомба, а не женщина!..

— Не бомба, а самонаводящаяся ракета!

— Точно! Того и гляди — жахнет!..

А Василису и впрямь словно бы «вела» по курсу некая неведомая сила. Ни разу не оглянувшись, она широкими шагами пересекла наискосок вокзальный зал ожидания. Выйдя к посадочным платформам, она свернула влево, к торговой зоне, и в самом конце ее вдруг остановилась у киоска «Горячие закуски».

Тот, кого с утра мечтала увидеть Василиса, в полнейшем одиночестве стоял за белым, под зонтиком, столиком об одной ножке. Задумчиво глядя вдаль, востроносый вагонный ворюга в армейском камуфляже с аппетитом поедал горячий гамбургер. Его единственное, затерянное в длинных волосах ухо ерзало в такт жевкам. Громко сглотнув, майданщик Пьер уже нацелился было в очередной раз обмакнуть гамбургер в тарелку с кетчупом, но тут вдруг его левая рука больно завернулась за спину, а вместо гамбургера в кетчуп плюхнулась правая щека. Что-то сильное и рыжее склонилось над ним и горячо шепнуло в дырку отрезанного уха:

— И не вздумай рыпнуться, щ-щенок!

Дико скосившись, Пьер увидел над собой злые зеленющие глаза и нос с проступившими на нем конопатинками. Взгляд был такой, что Пьер Безухий беспрекословно оцепенел.

— Где паспорт? — тихо спросила Василиса.

— В этом, в нагрудном… А эти, а деньги в этих, в штанах…

— «В штанах…» — брезгливо поморщилась Василиса. — Все?

— Это, лимона там нету… Я это, я в карты, долг… Отдал я…

— Ухо тоже, поди, пахану в карты проиграл?.. А ну не шевелиться!..

Она вынула из его брючного кармана большую пачку перетянутых аптечной резинкой сотенных. Там же нащупала Василиса и бритву.

— А это… а мойка тебе зачем? — похолодел Пьер.

— Не догадываеш-шься? — прошипела рыжая. — Сейчас ты у меня ухо по-афгански жрать будешь. С кетчупом. Солью посыпать?.. У-у, гад!

Она сунула за пазуху деньги и паспорт с вложенной в него фотографией Эдика в военной форме.

— А фотку чего не выбросил?.. А-а, ясно! Это как бы снимочек твоего любимого комбата. Чтоб слезу ронять, нам, дурам, петь про батяню, который сердце, блин, не прятал… Та-ак?..

Ну, разумеется, захватывающая сцена у ларька с горячими закусками не могла остаться незамеченной. Из амбразурки таращился продавец. Понемногу собирались зеваки. Два милиционера, по какому-то наитию последовавшие за чересчур уж целеустремленной гражданкой, приоткрыв рты, пристально наблюдали за развитием событий.

И тут где-то совсем рядом, за торговой зоной, хлестанул выстрел. Кто-то вскрикнул, побежал. Навидавшиеся облав вокзальные люди привычно кинулись врассыпную. От неожиданности Василиса приотпустила руку Пьера, и тот, тщедушный с виду, но жилистый, вырвавшись, как распрямившаяся пружина, взметнулся над столом и, перепрыгнув через белый бетонный заборчик, кубарем влетел прямо под колеса подъезжавшей к складу грузовой автомашины. Это был трехтонный фургон, на фанерном зеленом боку которого было написано: «ПЕЙТЕ ВОДКУ КОНЦЕРНА „ФЕРЕЙН“!»

— Ну вот… ну вот и увидела!.. — вспомнив обещание цыганки, прошептала побледневшая Василиса…

А двумя часами позднее произошло неизбежное: они встретились наконец, нос к носу сошлись на Центральной телефонной станции! И случилось это в тот самый момент, когда Боря Базлаев практически уже заканчивал свой строго конфиденциальный разговор с Ростовом.

Желание позвонить своему давнишнему, с мордовской еще Потьмы, знакомцу Жорику Фаберу, более известному под кличкой «Фабер Ж.», возникло у Магомеда сразу же после того, как он переговорил с Ашотом Акоповичем. Там же, в полупустой четырехкомнатной квартире на Староконюшенном, уже набравший ростовский номер Магомед вдруг положил трубку. «Спокойно, Боря! — сказал он себе. — Суетятся под клиентами подружки Киндер-сюрприза. А если телефончик на прослушке?.. Микадо сам признался, что за ним длинный хвост. Квартирка — его, так что — чем черт не шутит!.. Как говорят татары — береженого Аллах бережет!» — вот так он и сказал себе, этот белокурый, скуластый, совершенно непохожий на чеченца молодой человек, которого отец его, Герой Советского Союза, комиссар II ранга Базлаев Магомед Ибрагимович назвал Борисом в честь своего друга и боевого товарища Бори Николюкина, спасшего ему, Магомеду Ибрагимовичу, жизнь… Но, Боже мой, — о чем это мы?.. Зачем?..

Осторожный Магомед не поленился пройтись пешочком до Нового Арбата. В Ростов он позвонил из кабинки междугородного телефона. Фаберже понял его с полуслова.

— Дыши тише, у меня люди порядочные, — прикрыв трубку рукой, сказал он.

— А увлекающиеся есть?

— В Ростове, как в Греции… Чем хочешь увлечь — рыжьем, жиковинами?

— Прикладной астрономией.

— Ого, звездочками! Поди, в телескоп не разглядишь, до чего далекие да маленькие?..

— Далекие — таки да, но вот что касаемо величины… Звездочки, подозреваю, очень даже крупные, уникально, сказочно сверкающие!

— Хозяин лох?

— Глыба.

— Доля?

— Как в песне — тебе половина и мне половина…

— Лады, — сказал Жорик Фабер, и в этот самый миг Магомед, которому кто-то шибко нетерпеливый постучал жетончиком по стеклу, повернувшись, увидел ее, долговязую крашеную оторву с закатанными по локоть рукавами, словно сквозь землю провалившуюся по дороге в Новгород…

Они схлестнулись взглядами — Василиса и Магомед. Круто развернувшись на девяносто градусов, плечистая горлохватка, в одной руке у которой был жетон,