Паленая месть - Владимир Григорьевич Колычев

В общем, выглядел Валентин важно и грозно, даже самому себе мог понравиться. Но пока что с восхищением на него смотрела Карина. Она и сама в лучшем виде, прическа, глаза ярко накрашены, губы блестят, красивый сарафан на бретельках, плечи соблазнительно открыты. Коньяком от нее не пахнет, глаза трезвые. Но взгляд опьяненный. Весна в ней чувствуется, пробуждение природы, когда хочется напитаться горячим соком и распуститься, как почка. Весенний март в летнем августе, свежая, пахнущая морозом страсть, знойная вьюга желаний.

— Я думала, ты здесь тоскуешь!

Карина склонила голову набок, давая понять, что любуется Валентином. Хорошо она выглядит, в высшей степени соблазнительно, стоящая неподалеку белая «шестерка» интриговала.

— Тоскуют девочки. По мальчикам.

Сухарев не знал, как относиться к визиту бывшей жены. Вроде бы и рад, но лучше бы она не появлялась. Опасна Карина, из-за Доронина опасна. Но именно поэтому Валентин должен улыбаться ей. Не боится он ее законного любовника. Совесть не позволяет бояться эту сволочь.

— Бывает, что и наоборот.

— Не знаю, меня на девочек не тянет. Работы много, — качнул головой Валентин.

— Не похож ты на заезженного коня, который от работы дохнет, — зачарованно смотрела на него Карина. — На жеребца похож.

— Извини, но мне больше нравится быть всадником. — Валентин глянул на мотоцикл.

Снова в Завыселки надо ехать, но двойное убийство здесь ни при чем.

— Далеко?

— Не очень.

— Кража, убийство?

— Бери ниже! — мажорным тоном озвучил Валентин свое минорное настроение.

В форме он смотрелся неплохо, но в штатском выглядел лучше. И чувствовал себя отлично. Не участковый он по призванию, а опер, его дело преступников ловить.

— Это намек? — скользнув взглядом по нижнему срезу рубашки, повела бровью Карина.

— Муж жену избил, пятнадцать суток отсидел, сегодня утром освободился. Дома уже, наверное, надо бы съездить, глянуть.

— И все?

— А здесь много не бывает. Работа не бей лежачего.

Работы на самом деле немало, два населенных пункта в зоне ответственности, но они с Темочкиным справляются неплохо. На дежурство в РОВД задействовать могут, но для Валентина это вовсе не наказание. Он с радостью, но пока в наряд не ставят.

— Зато выглядишь как наливное яблочко. А наденешь портупею — еще и хрустишь.

— Мне ехать надо!

— Может, к тебе? — верная своему амплуа, спросила Карина.

Она уже не намекала, а говорила прямо, чего хочет от него. Взгляд такой знойный, что в пот бросает.

— Ко мне — это куда?

— Я была у тебя на Заводской, сказали, что ты съехал. Вот я и подумала, что ты здесь где-то живешь.

— И что?

— Ничего. Просто Карлуша мой в Москве сейчас, на пленуме… Ты мог бы его наказать.

Карина провела рукой по плечу, как будто собиралась скинуть бретельку. Сначала одну, затем другую, бюстгальтера под сарафаном нет, а он и не нужен, с ее-то упругой, как у девочки, грудью.

И наказать Доронина неплохо бы. А не накажешь, Карина подумает, что испугался.

— Я же говорю, мне ехать надо.

— Никуда не денется твой женоненавистник.

— А если он жену убьет? Может, уже нажрался, может, за топор схватился.

— А ты его не остановишь?

— А я его не остановлю.

— Далеко ехать?

— Я же сказал.

— Дорога пыльная?

— Местами.

— Может, я тебя подвезу? Все равно делать нечего.

Карина предлагала подвезти, а сама протягивала Валентину ключи от машины. Она же на каблуках, а он в сапогах, ему легче будет на педали жать. Валентин и хотел отказаться, но было уже поздно, рука сама по себе взяла протянутые ключи.

А «шестерка» новенькая, в салоне остро пахло пластиком, ход мягкий, тихий, чем быстрей, тем приятней дует из открытого окна.

— Значит, муж за топор может схватиться?

Карина нежно сжала пальцами головку рычага переключения скоростей.

— А что ему еще остается делать? Он же не первый секретарь горкома, в участковые перевести ее не может. Остается только топор.

— Карлуша и за топор может схватиться. Ты даже не представляешь, как он меня ревнует. Но сейчас его нет, никто ничего не узнает.

— А ничего не будет.

— Уже все есть, — коварно улыбнулась Карина. — Кто поверит, что мы просто едем?

— Да все равно!

— И правильно! Настоящий мужчина не боится пострадать ради любимой женщины.

— Ну да, — скривил губы Валентин.

— С чего я взяла, что я любимая женщина? А интуиция! Интуиция меня никогда не подводит!

Валентин промолчал. Так вдруг захотелось пройти неласковым словом по ее интуиции. По той, которая между ног. И Карина это почувствовала, замолчала, даже пальцы с рычага убрала.

Они уже выехали из поселка, когда она заговорила:

— Куда мы едем?

— Завыселки вон, сейчас указатель будет.

— Жаль, я думала, ты везешь меня в кусты… Что там в Завыселках интересного? Муж на жену с топором кидается?

— Старушку топором убили. И ее внучку. На прошлой неделе.

— Убийцу нашли?

— Ищут.

Валентин обратил внимание следователя на водку, найденную в погребе, эксперт снял с бутылки опечатки пальцев. И приметы парня с жабьими глазами следствие получило. Мало того, Валентин вышел на жительницу Завыселок, в доме которой находился телефон. К ней приходил парень, высокий, спортивный, с открытым лицом и ясным взглядом, что не помешало ему выставить хозяйку дома за дверь. Он кому-то звонил в ту ночь, когда предположительно были убиты женщины. А звонил парень на домашний телефон, зарегистрированный на Бережкова Петра Варфоломеевича, сорок первого года рождения. С Петром Варфоломеевичем Валентин не разговаривал, но видел его сына Игоря. Действительно, глаза как у жабы. И сам он такой же плотный и широкий, как жаба. Бородавки на правой руке. Валентин наблюдал за ним издалека, разговор не заводил, внимания на себя не обращал. Ждал, когда следствие само выйдет на парня. Не вышло. Заглохло следствие. В самом начале заглохло. Что вовсе неудивительно.

— А ты?

— А мне не положено искать, я не из уголовного розыска. Мое дело фуражку правильно носить.

— Это ты от обиды так говоришь?

— На самом деле я знаю, кто убил.

— А почему не арестуешь?

— А потому что за ним большие люди стоят.

— Насколько большие?

— Настолько, что меня сам следователь просил не лезть в это дело.

— Никогда не поверю, что ты испугался.

— Не испугался. Просто у меня доказательств нет. Если я этим ублюдкам ничего не предъявлю, предъявят мне. И уволят к чертовой матери.

— А если будут доказательства?

— А почему тебя это так волнует? — спохватился Сухарев.

— Меня волнует совсем другое. — Карина положила руку ему на коленку. — Хочу вывести тебя из себя. Люблю, когда ты злишься… Все равно на кого, на убийц, на Карлушу… Можешь позлиться на меня.