Не убивайте мою собаку! - Елена Булганова

— А если Миша не выдержит? У него ведь больное сердце, две операции уже было.

— Я не знала, — удивилась Марина.

— Я не говорила никому, Миша об этом просил — не хотел выглядеть слабаком. А в отделении его замучаю-ут! — вдруг завыла женщина страшно, тоскливо.

От этого воя Марина даже с табуретки вскочила, перебежала кухню и поплотнее прикрыла дверь. Возмутилась нарочито, хотя на эмоции уже почти не оставалось сил:

— Да что ты своего мужа раньше времени хоронишь? Вернется он живой и невредимый! Все, иди к детям, успокой их, а я Дашкой займусь. Ей, знаешь ли, тоже сегодня досталось!

Рая виновато съежилась, словно признав, что ситуация Марины ничуть не менее драматична, чем ее. И поспешила уйти, пробормотав напоследок в дверях:

— А что сейчас в семье Бондарей творится — подумать страшно.

Окуневу аж передернуло от этих слов: она не могла, не хотела об этом думать. Она должна волноваться только о собственной дочери, быть с ней рядом, помочь пройти через этот кошмар.

* * *

Михаила отпустили домой на следующий день ближе к обеду. А еще раньше Николай заходил к своим приятелям в отделении полиции, вернулся мрачный, молчаливый. Но все же сказал жене, что на Ярославу точно никто не нападал и не покушался. Так что дело скоро закроют, спишут все на острый психоз или что-то вроде того — уже сейчас шерстят медицинские документы девочки. От мужа Марина узнала главное: Яся, прибежав домой из школы, первым делом поставила телефон на зарядку, пожаловалась брату, что стал быстро разряжаться. Значит, никакой переписки с Дашей она не вела, возможно, и сообщения от нее не увидела. Потом Герман ушел на тренировку, Яся осталась дома одна…

Марина, вялая после бессонной ночи, выслушала новости и решила, что теперь наконец можно выдохнуть. Была суббота, Даша почти до полудня проспала, без капризов поела и сейчас смотрела в своей комнате какой-то сериал. Муж выразил желание снова поехать на дачу, Марина не возражала. Пока Николай ждал лифт, двери не закрывала, стояла на пороге — так в их маленькой семье было принято. А когда лифт прибыл, оттуда прямо навстречу Коле шагнул Михаил. Мужчины привычно обменялись рукопожатиями, но Марина сразу поняла: ночь в камере даром для соседа не прошла. Он сильно горбился, ежился, словно сильно замерз, хотя черная футболка пропотела на груди. Марине пришлось дважды его окликнуть, прежде чем она поймала взгляд воспаленных глаз:

— Миш, я к вам забегу попозже, ладно?

Равнодушный кивок. Тут уж выскочила из квартиры Рая, бросилась к мужу, крепко его обняла. Подставила плечо и повела через площадку, словно тяжелобольного.

* * *

Подремать Марине удалось от силы час, потому что призрак покоя испарился, стоило только лечь. То ей чудились странные звуки из комнаты дочери, и она бросалась проверять, не удумала ли чего Дашка. То на границе сна и яви проносились перед глазами жуткие видения несущейся вдоль стены маленькой дергающейся тени. Наконец она просто вскочила со злыми слезами на глазах, умылась ледяной водой и решила заняться делами: оделась на выход, составила список покупок, включая заготовки для дачного сезона. Но сперва все же позвонила в квартиру соседей — чтобы уж покончить поскорее с этой историей.

Открыл Михаил, он уже переоделся и побрился, но свежее выглядеть не стал. На соседку глянул настороженно, даже недобро, но посторонился и дал пройти в узкий коридорчик — для этого ему пришлось отступить на порог кухни. Там шумел деловито чайник и что-то варилось на плите. В единственной комнате в своей кроватке угукал радостно малыш Максик, Марина с порога видела, как рассекает воздух его крошечная розовая пятка.

— Будешь чай? — спросил сосед.

— Нет, дома пила. Я в магазин бегу, только хотела сперва тебя увидеть. Как ты вообще?

Равнодушное пожатие плечами.

— Очень тяжело было?

Сосед покосился на нее через плечо с каким-то странным выражением, словно бы убедился в ее непроходимой тупости, сквозь зубы ответил:

— Нормально. Больше всего удивился, что меня вообще отпустили. Даже, веришь ли, сам не хотел уходить. После разговора с товарищами начал верить, что на свободе я опасен.

— Миш, ну ты же понимаешь, что дело не в тебе! Это просто такие у них методы.

— Ага, методы, я понял. Чтобы подозреваемый сам наложил на себя руки и больше не создавал хлопот. А то отпустишь такого за отсутствием улик, а вдруг он все же виновен!

— Забудь! Никто на тебя не думал и не подумает. Полицейские считают, что на Ясю что-то нашло, помутнение, понимаешь?

Снова этот странный, пугающий взгляд исподлобья. И горькие слова:

— Не знаю, Марин. Лично я удивлен, как они сразу не изолировали от меня моих собственных детей. В глазах полицейских я был монстром.

— Да нет же! Где твои, кстати?

Миша наморщил лоб и зашевелил беззвучно губами, словно не мог сразу сообразить, что ей ответить. Потом сказал:

— Раечка к зубному записана, Ира с подружкой по магазинам отправилась, что-то купить к выпускному. Да я понял, они меня специально оставили с сыном, чтобы скорее в себя пришел.

— Вот и приходи! — приказала Марина. — И выбрось это из головы, случаются вещи и похуже. А я тоже побегу.

— Давай. — Он даже не проводил ее до двери, ушел в комнату и склонился над малышом.

Марина сама осторожно ее за собой прикрыла, выдохнула: отлично, и это испытание позади. Жаль, не последнее…

Она спустилась на лифте, заранее готовясь пройти мимо того страшного места, где вчера на асфальте лежала Яся. А ведь Дашке в понедельник в школу, она-то как справится?

Выглянула из-за двери боязливо, словно преступница в бегах, содрогнулась, когда взгляд упал на букетики цветов по обе стороны от дороги, на обрывки баррикадной ленты. Дорога по всему периметру двора была мокрой, наверное, специально гоняли поливальную технику. Уже почти вышла на бетонный порог, но увидела Викторию — и трусливо нырнула обратно за дверь, оставив узенькую щелку.

На женщине был застиранный халат с наполовину оторванным подолом. Немытые белесые волосы торчали засаленными прядками, а Виктория время от времени запускала в них пальцы и дергала в разные стороны. Она просто стояла посреди дорожки в набухших от воды домашних тапках. Иногда вскидывала голову и смотрела на крышу, потом медленно опускала взгляд вниз, себе под ноги. Словно бы мысленно отслеживала последние секунды жизни своей дочери. Иногда делала приставной шаг влево или вправо, качала головой. Лицо ее