Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Павлович Белоусов

ты никак не успокоишься. Чего твои арапы на тебя глядят, не знаю. Авторитета из тебя никакого, нового хваткого во главу пора.

— Ты серьёзно их учить вздумал? — Квашнин толкнул в бок старого дружка. — Накликаешь на свою голову. Про убийство Фугаса сообщили?

— Слышал, — нахмурился тот. — Мокрушника я и метил замести, а эта шелупонь подвернулась под руку.

— Ты уж, Семён Семёнович, — как бы сочувствуя, подмигнул капитану Квашнин, — Соломону-то особенно не накручивай, мы с ним знакомство ведём с той поры, что о-го-го!

— Извиняюсь, не знал, товарищ полковник, — присоединился к его игре Милашкин. — Учту. Как же без этого.

— Ну вот, слышал, Соломон? — со значением глянул Квашнин на навострившего уши вора. — Обещает мой товарищ тебе снисхождение, но с одним условием.

— С каким ещё условием? — насупил брови тот.

— Неужели не догадался, мудрый хрыч, что взял тебя капитан не для того, чтобы в мелочовке копаться?

— Открой глаза, чего ходить вокруг да около? — обиделся тот.

— Ты со своими орлами и Иноком куш срубил с Фугаса?.. Что рот раскрыл? Срубил. Вот и выкладывай, кто заказал и на кого работал. А я тебе обещаю солидную скидку за твою признанку чистосердечную.

Соломон действительно застыл, выкатив глаза на полковника.

— За что мокруху шьёшь, начальник? — наконец прорвало его. — К чему мне семь граммов у стенки?.. Своей смерти в постели желаю!..

Голосил он бы ещё, упав на колени, но поднялся на выход Квашнин, кивнул капитану:

— Поработай с ним, Семёныч. Недосуг мне. Кошки душу гложут, лейтенанта Шипучкина отпустил к скверику, где убийство свершилось, задерживается он что-то…

— Посиди, прибежит сейчас, — попытался остановить его Милашкин. — Молодые, они на ноги быстрые.

— Вот именно, что быстрые, а этот оперок особенно ко мне прикипел, уж больно башковит. Обещался мигом, а, гляжу, задержало его что-то. И машины нет, как назло. Попросили на несколько минут, а вишь, как получается.

— Так я пошлю своего? Сгоняет, не успеешь перекурить.

— Нет, я уж сам, — шагнул к двери Квашнин. — Нашёл, видать, лейтенант закавыку, поймал журавля в небе, вот и не спешит — радуется. Молодёжь, она такая… теперь ему и полковник нипочём…

* * *

Осеклось сердце у Квашнина, когда подходил он к зловещему скверику, возле которого уже маячило несколько машин и милицейский воронок. Устоял на ногах полковник, а через секунду бросился вперёд, расталкивая и гражданских, и своих. Застыл, когда открылось ему зелёное озерцо за сквериком. Нагнулся над самой водой, куда были устремлены напуганные взгляды столпившихся, и охнул: глянули на него из глубины широко открытые глаза лейтенанта Шипучкина. Удивление замерло в них, а всё остальное застила кровь…

Нежданная встреча

Не проехал Ковшов и несколько кварталов, как его внимание привлёк автомобиль иностранной марки с затонированными стёклами.

— Москвичи который день гоняют, — прокомментировал не без зависти Константин, проследив за удаляющейся машиной. — Похоже, к скверику тому направляются. Пронюхали журналюги об убийстве, решили разведать, в чём дело, да в газетку тиснуть.

— Мелко плаваешь, Костя, — пропустил первые фразы мимо ушей Ковшов, думая о своём. — Московским журналистам не до нас… Впрочем… Тормозни! Глянь, действительно они туда свернули?

— Всё точно. — Гася скорость, водитель продолжительное время изучал зеркальце заднего вида. — Удивительно, откуда они узнают всё раньше всех!

— Профессионалы, — почесал затылок Данила и скомандовал: — А ну-ка разворачивай за ними и попробуй обогнать их другой дорогой.

— Один момент!

Для Кости, в совершенстве знавшего все переулочки, задача не представляла труда, он уже приглушил мотор, и Ковшов успел выйти из салона, когда иномарка, плавно свернув с шоссе, подрулила к скверу и остановилась. Переднее стекло медленно опустилось, и Данила не без труда узнал женщину-пантеру. Сняв перчатку, Ника величаво подала ему руку. Едва Данила коснулся её пальцев, Ника распахнула дверцу и выпорхнула наружу. Чрезмерная поспешность привела к тому, что оба бы упали, не подхвати её Ковшов, однако при этом правой своей ножкой, обутой в чёрный сапожок, «Багира» больно оперлась о его ногу. Невольно опустив глаза, он подметил, что Ника успела сменить туфельки с золотистыми набойками, иначе ему было бы несдобровать, и всё же он поморщился.

— Вот я вам и отомстила, — шепнула она ему на ушко, — не надо покидать меня так скоро.

Данила попытался возразить, но тот же голосок уже опередил его:

— Наступите и вы мне на ногу, иначе поссоримся. Не хочу, уважаемый прокурор, расстаться с вами так просто.

Данила замялся, смутившись.

— Значит, как истинный кавалер, вы решили проводить нас в поездку? — не давая опомниться, тараторила она.

— Не совсем так.

— Что-то случилось?

Водительское стекло поползло вниз, и на Ковшова, вытянув шею, глянул черноволосый красавец, обвешанный фотоаппаратурой.

— Автоавария? — лениво спросил он. — Нужна помощь?

— Убийство, — не сводя глаз с Ники, шевельнулся Данила. — Труп только что увезли.

— Как это произошло? — всплеснула она руками. — Нам в дорогу, и на тебе! Покойник — это к чему?

— К удаче, — ляпнул фотограф.

— Какое горе! Что ты мелешь, Хоббио? — воскликнула Ника, но тут же беспечно оповестила Ковшова: — А мы уезжаем в какой-то аул. Представляете, Ивану Даниловичу так понравились фотоработы и мой репортаж, что он выпросил для нас в редакции ещё два дня отснять экзотику: барханы, верблюды, аксакалы…

— И саксаулы, — буркнул фотограф. — Будем объедаться бешбармаком.

— Прощайте, Данила Павлович! — Ника коснулась губами его щеки и запрыгнула в кабину, автомобиль дёрнулся, развернулся и погнал по шоссе к выезду из города.

— Только пыль из-под колёс. — Ковшов вернулся в салон автомобиля. — А нам разгребать.

— Чабанские точки в барханах не так-то легко отыскать, — посочувствовал гостям Константин.

— У них на заднем сиденье пыхтел какой-то пузач. — Ковшов устало закрыл глаза, сказывалось чрезмерное напряжение тяжёлого дня. — Толстяк похлеще Пантагрюэля, проводник, наверное, или директор совхоза, к которому они направились.

Нужен смельчак зажечь свет

На столе возле бутерброда с маслом стоял стакан с кефиром, а на клеёнке распластался вырванный из дочерней тетради в клеточку лист. Вынырнув только что из-под душа, Данила на одной ноге попрыгал вокруг стола, остерегаясь мокрыми руками касаться бумаги, и, обтёршись полотенцем, с нетерпением схватил заветное послание.

Оно гласило:

«Нечестивый наш батюшка, покорнейший государев слуга Данила свет-Павлович!

Нижайше бьют Вам челом забытая слуга и супруга, а также Ваша несчастная дщерь. С глубоким возмущением уличаем Вас, коварный льстец, в прескверном нарушении обещаний и клятв, ведь Вы опять заявились домой далеко за полночь, не уведомив о причинах по телефону. Обманув, не появились и в поликлинике.

Мочи нет перечислять далее Ваши бессовестные прегрешения, а поскольку постыдные поступки эти входят