Убийства единорога - Джон Диксон Карр

саквояже. В остальном, мой друг, – сказал я с сердечной и скромной искренностью, – я снимаю перед вами шляпу. Вы победили великого Гаске в его собственной игре. Черт возьми, почему я не мог додуматься до такого простого…

Огюст лишь отмахнулся.

– Полно вам, – запротестовал он, и моя симпатия и уважение к старому служаке возросли в пятьдесят раз. – Что касается меня, то я бросил играть в шахматы, потому что все знают, какой ход я должен сделать, и говорят мне об этом. Но сейчас не об этом, мой друг! – Он снова приподнял палец. – Есть ли что-нибудь еще, что следует учитывать в деле Хейворда?

– Продолжайте.

– Вернемся к самозванцу, – продолжил наш собеседник, который теперь явно наслаждался происходящим. – Он назвал себя Гаске и был убит. Мой шеф после некоторых размышлений – недолгих размышлений – понял, что у этого человека не могло быть дурных намерений. Был ли он Фламаном? Нет! У Фламана хватило бы ума назваться Гаске, когда его поймали на обмане. Настоящий Гаске сказал бы… – Огюст снова сжал кулак. – Хорошо! Но этот человек, кем бы он ни был, явился сюда с благой целью. Он знал Фламана, верно? И он не лгал, когда говорил, что намеревается разоблачить Фламана.

Его портфель – я только что вспомнил об этом, – его портфель исчез. И что происходит? Я ищу портфель. Он ищет. Я поднимаюсь наверх, – и что же? Я вижу, как он выходит из комнаты Хейворда. Почему он начал с этой комнаты? Почему не проявил интереса к другим, когда не обнаружил своего портфеля?

Огюст откинулся на спинку стула, доставая очередную сигарету, и Эвелин чиркнула спичкой. Полицейский в досаде покрутил головой:

– Ну что ж, я нарушил свой долг, но выложил вам то, что думаю. – Он мрачно скрестил руки на груди. – Меня точно вышибут пинком под зад, если шеф узнает, что я проболтался. Однако я хотел доказать, мадемуазель, что у меня доброе сердце, даже если я легкомыслен. Теперь я спрашиваю себя только об одном. Что является правдой в истории с этим проклятым чемоданом? Как вы могли взять зубную щетку из черного саквояжа, когда я точно знаю, что он был коричневым?

Раздался стук в дверь. Огюст, говоривший чересчур громко, в испуге зажал себе рот, вскочил, наставив на нас пистолет, и лишь затем подошел к двери и отпер ее.

Это был Жозеф, высокий и худощавый, полная противоположность коренастому Луи. Он подозрительно заглянул внутрь и, казалось, испытал облегчение, увидев оружие в руке Огюста. Жозеф был в плохом настроении и вытирал лоб грязной рукой.

– Что случилось? – буркнул он. – Кто звонил? У меня нет времени отвечать на звонки. Мы устанавливаем переносной мост…

Был только один способ узнать то, что мне требовалось.

– Заткнись, Жозеф! – сказал я и встал. – Ты окажешь Фламану любезность, или – клянусь Богом! – я выйду из тюрьмы через три дня и перережу тебе горло. Ты меня понимаешь?

Я с трудом удержался, чтобы не добавить «бу!», потому что он тут же отскочил назад. Он принял все за чистую монету. В том, что тебя считают Фламаном, были свои преимущества.

– Сейчас ты ничего не можешь мне сделать, – пробормотал он без особой убежденности. – Чего вы хотите?

– Мы хотим бутылку виски за счет республики, и поживее! А теперь вопрос: это ты притащил сюда багаж из холла внизу, не так ли? Или это был Луи?

– Это был я. Вы насчет коричневого саквояжа? Если вы спрашиваете о нем, то я уже отвечал. Я принес его наверх.

– А другой саквояж, Жозеф? Черный?

– Черт, не пытайтесь говорить как англичанин! Все равно вы уже прокололись. Да, я принес наверх и второй. Что из того?

Огюст резко повернулся к нему:

– Что?! Ты говоришь, было два саквояжа? Два? Два? Коричневый и черный? Говори громче, капрал!

– Потише, Аллен! А то, чего доброго, пистолет выронишь! – воскликнул Жозеф. Теперь он, казалось, немного нервничал. – Что все это значит? У преступника могут быть две дорожные сумки, не так ли? Я не крал его саквояжа. Я детектив, а не камердинер. Говорю вам, я принес багаж сюда и положил у кровати, и пусть он споткнется об него и сломает себе шею, которую все равно ждет гильотина!

– Так ты принес два саквояжа? – взревел Огюст. – Ты ничего не перепутал, а? Значит, ты детектив, говоришь? Толковый детектив? Грязная свинья, шефу будет что сказать по этому поводу!

– Мсье, – вскричал Жозеф в холодной ярости, – никому на свете, даже сержанту, я не позволю безнаказанно называть Жозефа Сен-Совера грязной свиньей. Пусть только кто-нибудь попробует назвать Жозефа Сен-Совера грязной свиньей!..

– Вот оно как! – произнес Огюст, оглядывая его и холодно покачивая головой. – А теперь ты скажешь мне, что ничего не перепутал сегодня вечером. Например, не потерял портфель, принадлежавший убитому. – В его голосе звучала ирония. – Ты этого не делал, а?

– Фу-ты ну-ты! Велика важность, – фыркнул Жозеф. – Сказал же вам, что я детектив, а не камердинер! И какое это имеет значение теперь, когда он мертв? Все равно это был мошенник. Скажу больше: я нашел проклятый портфель. Точнее, я знаю, куда его отнес. Возвращаясь, мсье, к вопросу о…

– И где же он, капрал? – тихо спросил я.

– У доктора Эбера, – ответил Жозеф.

Глава восемнадцатая

Последняя битва

– Если хотите когда-нибудь стать инспектором, Огюст, – сказал я, – тащите его сюда и закройте дверь! Самая важная улика во всем деле свалилась прямо вам на голову.

Все так же хладнокровно Огюст схватил Жозефа за воротник.

– Мсье Жозеф, – объявил он официальным тоном, – я отзываю свое утверждение. По крайней мере, до тех пор, пока вас не допрошу. Вы не грязная свинья. Иди сюда, дитя мое, и расскажи мне об этой последней глупости.

Он втащил товарища по оружию внутрь и снова запер дверь.

– Я помню, как ты повел себя, когда мы раскручивали дело об убийстве в театре на бульваре Сен-Мартен. Скажи-ка мне: что случилось с тем портфелем?

Жозеф внешне сохранял хладнокровие, хотя и старался держаться подальше от меня.

– Из-за чего весь сыр-бор? – пожал он плечами. – Матерь Божья, есть ли какие-нибудь сомнения в том, что перед нами Фламан, это чудовище? Не спускай с него глаз, приятель! Он во всем сознался. А если и не сознался, – добавил Жозеф со зловещей улыбкой, – то сейчас его вину доказывают внизу. Там уже разоблачили хитрую ложь этой девицы и толстого лысого старикана, которые утверждали, будто по дороге на Леве с ними якобы не случилось никаких неприятностей. Приятель, ты