Убийства единорога - Джон Диксон Карр

месте своего преступления записку, изобличающую Фламана, с его поддельной подписью? И без того было достаточно неразберихи. Так что газетчикам, по-видимому, велели не высовываться.

Он замолчал, потому что из своей комнаты вышла Эльза в сопровождении Эвелин, и они медленно направились к нам. Маленькое пухлое личико Эльзы было очень бледным, так что макияж ярко выделялся на нем, но сейчас она была спокойна. Как и Эвелин, она была в белом, ее платье с глубоким декольте сверкало блестками. Руки слегка дрожали, и долю секунды она колебалась, но затем обратилась к д’Андрие.

– Пошалуйста, – сказала она, – мне шаль, что я так обмишурилась. Я расстроен. Как вас зовут, пошалуйста? Я не знать французских имен…

Г. М. обратился к ней по-немецки, и она нетерпеливо повернулась к нему. Мои собственные познания в немецком ограничены словами Schloss, Ausgang, Bahnhof[27], которых ни один путешественник, побывавший в Германии, не может избежать. Думаю, и большинство остальных ничего не разобрало бы в этой гортанной речи, если бы Эвелин и Миддлтон не переводили ее поочередно, как придворные толмачи. Г. М. сохранял каменное лицо, но я впервые увидел огонек азарта за стеклами его очков.

Эльза подтвердила рассказ Фаулера. По ее словам, она вышла в галерею сразу после возвращения Миддлтона и намеревалась спуститься вниз. Но тут свет в галерее погас. Как долго он был выключен, ей неизвестно. Она появилась в тот момент, когда Гаске, задув лампу в дверях своей комнаты, двинулся к лестнице. Она заметила свет, проникавший в галерею из комнаты Фаулера, но чья эта комната, она не знала и Фаулера там не видела.

Затем последовал диалог, важнейшие моменты которого я попытаюсь передать настолько близко, насколько помню перевод.

Г. М.: Хорошо ли вы разглядели покойного, когда он был на верхней площадке лестницы?

ЭЛЬЗА: Не очень хорошо, но достаточно, чтобы не перепутать с кем-то другим. Снизу пробивалось немного света. Да, я могла его разглядеть.

Г. М.: Вы видели, чтобы кто-нибудь на него напал?

ЭЛЬЗА: Нет, никто к нему не подходил.

Г. М.: Вы уверены в этом?

ЭЛЬЗА: Да, да и еще раз да! Никто не подходил к нему. Там никого не было. Я это видела.

Г. М.: Что же все-таки произошло?

ЭЛЬЗА: Я не знаю. У меня сложилось впечатление, будто он наткнулся на что-то, как человек, упершийся в стену. Он схватился руками за голову. Что-то ужасное происходило с его головой, но я не могла видеть, что именно. Потом он качнулся и вскрикнул. Что произошло дальше, я не знаю, потому что он упал с лестницы. Мне кажется, он снова закричал, но я не уверена. Это меня очень расстроило.

К разговору подключился д’Андрие, настоявший на том, чтобы задать вопрос, который был переведен Миддлтоном.

Д’АНДРИЕ: Значит, было похоже, что в него попала пуля?

ЭЛЬЗА: Я не знаю, не знаю! Почему вы меня спрашиваете? Мне ничего не известно о пулях!

Г. М.: В каком направлении он смотрел непосредственно перед тем, как это произошло?

ЭЛЬЗА: Прямо вниз, на лестницу. Я думала, он повернется и посмотрит на меня, но он этого не сделал. Вот!

В этом месте Мерривейл взорвался и выпалил по-английски: «Чтоб меня! Хотел бы я знать…» Впрочем, он тут же взял себя в руки и продолжил допрос.

Г. М.: Если и был сделан выстрел, стрелять должны были со стороны гобелена на лестничной площадке?

ЭЛЬЗА: Откуда я знаю? Я не заметила ничего подобного. Я ненавижу все, что связано с пулями.

Г. М.: Вы могли видеть гобелен с того места, где стояли?

ЭЛЬЗА: Думаю, я могла видеть лишь его верхнюю половину. Перила скрывали нижнюю часть и лестницу.

Г. М.: Вы заметили, что гобелен шевелился, будто за ним кто-то прятался?

ЭЛЬЗА: Нет, ничего подобного я не заметила.

Г. М.: И это все, что вы знаете, не так ли?

ЭЛЬЗА: Все!

Покончив с допросом, Г. М. потоптался на верхней площадке лестницы – попробовал на глаз оценить расстояние. При этом он ничем не выказывал недоумения, написанного на лицах всех прочих. Рамсден, обменявшись неприязненным взглядом с Эльзой и Фаулером, подвел итог.

– Так или иначе, Генри, старина, – заявил он, – в происшедшем нет никакого смысла. С ним никого не было, это верно! Никто на него не нападал, что также верно! Он стоял там один, когда что-то ударило его, как пуля. Ну, допустим, кто-то прятался внизу, за гобеленом, и выстрелил, а потом вылез из окна на плоскую крышу, вскарабкался по выступу наверх и вернулся в замок через окно в комнате Фаулера, расположенной с одной стороны от контрафорса, либо в спальне Хейворда – с другой. В темноте и общей неразберихе он смешался с остальными и спустился вниз. Похоже на истину? Однако…

Хейворд, очевидно решивший, что наш корабль снова вошел в юридические воды, громко прочистил горло, призывая к тишине. Улучив момент, когда Рамсден остановился, он поспешил указать на нарушение процедуры, как это практикуется в парламенте.

– Так не годится, – объявил Хейворд. – Никуда не годится. Давайте рассуждать здраво. Сказанное имеет свои резоны, но позвольте мне кое-что заметить. Это не могла быть пуля! По той простой причине, что в ране пули не было. Разве не так?

Само по себе это возражение не показалось мне таким уж неопровержимым. Я вспомнил один случай, который расследовал вместе с Г. М., когда убийство было совершено пулей из каменной соли, растворившейся в ране без следа. Но едва я упомянул об этом, Г. М. отрицательно покачал головой. Кроме того, Хейворд, чья физиономия покраснела пуще прежнего, а жесты сделались более размашистыми, когда он огляделся по сторонам, очень быстро привел доводы, которые исключали подобную возможность в нынешнем случае.

– Послушайте! Во-первых, мы все могли сами убедиться, что из раны что-то было извлечено. Убийца явно использовал холодное оружие, которое не выдернешь из тела, если не стоишь рядом с жертвой. Наконец, у нас есть заключение доктора. Он осмотрел рану убитого в Марселе и утверждает, что не существует огнестрельного оружия, которое оставило бы дыру такого диаметра, не разнеся при этом череп. Доктор утверждает, что это невозможно.

Д’Андрие приподнял бровь:

– Боюсь, он прав. Я и сам имею некоторый опыт обращения с крупнокалиберным огнестрельным оружием… Да, остается вопрос, какой из двух невозможных вариантов нам предпочесть. Очень хорошо. В него не могли выстрелить, потому что это невозможно. Неведомое оружие не могло быть использовано как кинжал или как копье, поскольку для этого убийца должен быть невидимкой, что опять-таки невозможно. Лично