Клюква со вкусом смерти - Наталья Хабибулина

всё. А однажды со смехом попыталась поковыряться в корзинке, дескать, не набрала ли чего ненужного, так она со злостью вырвала её и накричала на меня. Вот я и подумала, что не зря она вчера так испугалась, когда я заговорила о тропе к скиту, знала она что-то… – женщина едва сдерживала рыдания. – Не послушалась меня!..

– Значит, вы совершенно уверены, что она не могла ни к кому пойти после приезда и там задержаться?

– Это просто невозможно, – замотала головой Галина Антоновна.

– А в город не могла вернуться?

– Так домой всё одно зашла бы, авоську оставить, – с нервозностью сказала женщина. – Да и вечер уже был, кто б туда поехал? Нет, ну, что вы говорите? Зачем бы она туда вернулась?

– Но ведь вы даже не знаете, куда она ездила. Так?

– Не знаю. Совсем ничего не знаю!.. – Шушкова заплакала громко, навзрыд.

Кобяков бросился её успокаивать, Герасюк подал стакан воды.

– Простите, я понимаю ваше беспокойство, но постарайтесь взять себя в руки, – Дубовик поднялся. – Мы пойдём с вами. А вы, Степан Спиридонович, наверное, по домам? С опросами. Может быть, кто-то видел, куда Кокошкина пошла, минуя свой дом.

– Да-да, конечно! – кивнул Кобяков.

– Андрей Ефимович, может быть, мне подменить на день Воронцова? Пусть парень отдохнет, да и вам от него будет больше пользы, всё-таки он наделен полномочиями. А в больнице-то я уж разберусь, – предложил Поленников, Дубовик без заминки выразил своё согласие.

Бугай, увидев чужих, рванул цепь. Хрипло гавкая от давившего горло ошейника, пёс не поддавался ни на какие уговоры, забыв о своей старости. Не помогла даже кость, вынесенная из дома Антониной. Пришлось увести его за огороды.

Дубовик с Герасюком последовали во двор вслед за Шушковой.

Эксперт сразу стал осматриваться, но Дубовик предложил сначала пройти в дом.

В небольшой избе стоял тяжёлый запах старости.

Женщины извинились, но эксперт только махнул рукой:

– Да я и не такое нюхал!

Дубовик предпочел промолчать. По опыту он знал, что через некоторое время они просто перестанут замечать этот запах, а работа не ждёт.

– Когда вы пришли домой, всё было в порядке? Ничего необычного не привлекло вашего внимания? – спрашивал подполковник, обходя и осматривая вместе с Герасюком все углы.

Из-за шторки на печи выглянул тот самый источник тяжелого запаха – старый дед, делая попытки свесить ноги вниз.

Мужчин поразило то, что он был уже не седой, а весь совершенно бесцветно-желтый, походив больше на мумию, нежели на живого человека.

Разговора с ним не получилось: дед плохо слышал, и, практически, не видел, с кем разговаривает. Стало понятно, что свидетель он был никакой, поэтому просто оставили его в покое.

– Дома всё было, как всегда, ничего не тронуто, – сказала Антонина, заталкивая деда обратно на печь и задёргивая шторку. – Никак не помрёт, старый, – проворчала она себе под нос.

Дубовик промолчал, лишь искоса взглянув на девушку.

– Вы ничего здесь не трогали? – спросил Герасюк.

Галина Антоновна испуганно посмотрела на него:

– Я… ночь длинная, я не спала, подубралась немного, протерла всё…

– Ну, что ж… Ясно, – вздохнул эксперт. – Ладно, что сделано, то сделано…

– Петр Леонидович, как считаешь: запах колбасы смог бы пробиться через… кхм… эти запахи? – повернулся он к Герасюку.

– Ну, если это был один кусочек, то вряд ли… А вот если целая авоська!.. Тут уж выдержала бы колбаска любую конкуренцию. А вообще, я не столь универсальный эксперт, тем более не запаховед! Ты уж из меня кого только не делал, – ворчливо произнес Герасюк. – Но думаю, что нет здесь никакой колбасы. Дамочка, видимо, домой не заходила.

– Да-а, куда же она могла отправиться? А если на болота? Понимаю: абсурдно, но!.. – Дубовик повернулся к Галине Антоновне. – Ведь если вы её испугали своим сообщением, а у неё там, в лесу, какой-то интерес? Могла ваша сестра пойти туда? На встречу с кем-нибудь?

– Ночью? На болота? Да, что ж она, совсем, что ли, сумасшедшая? – взмахнула руками Шушкова.

– Ну, уж не знаю!.. Я пока лишь задаю вопросы и пытаюсь понять, куда могла женщина уйти на ночь глядя – пожал плечами Дубовик. – Да ещё с целой авоськой колбасы. Тут уж чёрт знает, что предположишь!

– А что?.. Пошла туда, думала, вернётся быстро, а там… мало ли что могло по темноте случиться?.. Ступила неосторожно в болото… – вставил Герасюк, понимая, что говорит глупость.

– Ой, да о чем вы!.. Она что же, утонула, что ли? – вскрикнула Шушкова.

– Петр Леонидович, – укоризненно посмотрел подполковник на эксперта, – ты уж аккуратнее со своими предположениями. И я говорю, не зная что… Бредим оба…

– Ладно, молчу, – смиренно кивнул Герасюк. – Пойдём уже во двор, что ли?

– Погоди, Петр, – Андрей Ефимович повернулся к Шушковой. – Вы говорили о какой-то шкатулке. Можно нам на неё взглянуть?

– Да тут она, – Галина Антоновна показала на комод, на котором по обе стороны старого трельяжа стояли две одинаковые высокие стеклянные вазы с цветами из птичьих раскрашенных перьев, а по ажурной скатерти расставлены несколько фарфоровых статуэток и коробка с простенькими духами.

К комоду подошла Антонина и выдвинула верхний ящик, вынув оттуда резную шкатулку внушительных размеров, она, скорее по привычке, быстро протёрла её рукой, удивленно посмотрев на Герасюка, который не успел оттолкнуть руку девушки, и досадливо крякнул:

– Все следы вы, товарищи женщины, стерли… Недальновидно… – поцокал он языком.

С этим мужчины принялись разглядывать резной ящичек.

– А ключик? – Дубовик повернулся к женщинам.

– Он у мамы, – ответила Антонина.

– Ну, что ж, пока у нас нет оснований делать обыск, вскрывать шкатулку, пусть постоит, – подполковник направился вслед за Герасюком во двор.

Эксперт снова взялся за осмотр двора.

Внимание его привлекло нечто недалеко от собачьей будки. Он присел на корточки, раскрыл свой саквояж, надел перчатки и пинцетом потянул за какую-то верёвочку.

– Андрей Ефимович, смотри-ка, что я раздобыл в собачьих фекалиях! – крикнул он Дубовику, который осматривал крыльцо. – И, между прочим, они свежие, собачка испражнилась недавно! – он с торжествующей улыбкой выпрямился во весь свой огромный рост и потряс тонким шнуром.

– Петя! А без подробностей? – свирепо посмотрел на него подполковник.

– Не могу: это шнур для обвязки колбасных изделий! И проглочен он, судя по свежести фекальных масс, вчера вечером, не позднее двадцати часов. Заинтересовал? – он подошел к приятелю и потряс перед ним тонкой веревочкой, сантиметров двадцати длиной.

– Я тебя сейчас убью, и меня суд оправдает! – Дубовик отодвинул от себя руку Герасюка.

– Ты сухой беспринципный эгоист! Я – копайся в дерьме, а ты – пожинаешь мои лавры! – с шутливым негодованием произнес эксперт.

– Ты