Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов

– В каждой группе четыре-пять человек.

– Какое задание получила ваша группа?

– О цели задания знает только Семен. Все инструкции я получаю через него.

– Какие были задания?

– Пускать сигнальные ракеты над военными объектами во время авианалета…

– Еще!

– Потом устранили четверых матерых уголовников. Даже ума не приложу, зачем это ему было нужно… Может, разругался с ними или еще что. Иногда мне казалось, что своими действиями мы помогаем милиции.

– Как твое настоящее имя?

– Валетов Григорий Федорович.

– Значит, Тузов не случайно, – хмыкнул капитан Максимов. – Вижу, что с Тузовым перебор вышел. В какой школе абвера ты обучался?

– В Варшавской разведывательной школе.

– Как попал в плен?

– В сорок первом, под Смоленском. Артиллеристом служил. Наша батарея преграждала путь танковой колонне. Но по нам как дали залпом, так орудия в одну сторону полетели, а расчеты в другую… Я только вспышку увидел, а потом будто бы бетонной плитой накрыло. Очнулся – башка раскалывается. Осмотрелся – вокруг меня только разорванные тела. Рядом командир орудия лежал… Вроде бы ни царапинки на нем нет, только пилотка слетела. Думаю, живой! Перевернул его на спину, глаза у него раскрыты, а изо рта кровь хлещет. Взрывной волной все внутренности да кости переломало. Поднялся я… Куда идти, не знаю. И тут меня кто-то в спину ткнул чем-то острым. Повернулся, а это фриц мне стволом автомата тычет. Стоит, улыбается и что-то по-своему лопочет. Показывает что-то… Смотрю, еще наших трое стоят, руки за головой держат. Вот я к ним и присоединился. А далее мытарства продолжились… Сначала в один лагерь определили, прямо посреди поля разбили. Собрали нас человек пятьсот, огородили колючей проволокой и охрану поставили. Ни воды, ни жратвы не давали, думал, помру… Даже точно не скажу, сколько тогда людей померло. Солнце палит, спрятаться негде, нашел какой-то сук и им пробовал яму копать. Хоть какое-то укрытие. А когда больше половины народу полегло, так нас колонной повели на железнодорожную станцию, загрузили в товарняк и привезли в Чернигов. Помню, дождь шел холодный, буквально до нутра пробирал. Одежда на нас рваная, вся истлела давно, дыры с кулак. Тут на перрон вышел немецкий офицер и заговорил на чисто русском. Потом мы узнали, что это прусак из Кёнигсберга. Предки его русским царям не одно столетие служили, а когда революция началась, так они обратно подались. Сам тепло одет, на нем кожаный плащ с мехом, на голове капюшон. Ходит он вдоль строя и только ухмыляется. А мы все продрогли, пошевелиться боимся. Немцы с автоматами стоят, каждое наше движение контролируют. Вот он смотрит на нас, как мы ежимся, а потом говорит: «Кто из вас хочет сытно поесть, сладко выпить, переночевать в тепле и послужить великой Германии, шаг вперед!» Он не убеждал, никого не уговаривал, не угрожал, а просто предложил. – Было заметно, что рассказ дается Валетову непросто, воспоминания были тяжелыми. Неожиданно он замолчал, после чего хмуро продолжал: – Из строя вышли девятнадцать человек, среди них был и я. В ноябре сорок первого я уже был в разведшколе в Варшаве.

– В каком отделении проходил учебу?

– В отделении разведчиков-радистов, предназначенных для заброски вглубь СССР.

– Еще кто был заброшен с тобой?

– Назову всех, кого знаю, но мне бы хотелось точно знать, что вы сохраните мне жизнь.

– Суд учтет твои показания, но нас интересует Семен. Где он может быть? Вспоминай!

– Видел однажды в районе Маросейки. Он сделал вид, что не заметил меня.

– На Петровку его! Пусть посидит пока в камере. Мне тут еще кое-куда наведаться нужно, – произнес Максимов и вышел на улицу.

* * *

Капитан Максимов размышлял ровно столько, сколько тлела папироса, наполненная желтым ароматным табаком, а когда курево прогорело до конца, отшвырнул изжеванный бумажный мундштук в сугроб и зашагал к подъезду.

Нажав на кнопку звонка у знакомой двери, обитой черным дерматином, Иван принялся терпеливо дожидаться, когда ему откроют. Металлический поворот ключа; скрип отворяемой двери – и в проеме предстала Варлена. Еще буквально вчера самое дорогое существо на свете, а ныне – посторонняя женщина, которую, как выясняется, он совершенно не знал. Теперь они два чужих человека. Две параллельные, не пересекающиеся линии. Теперь она в самом деле походила на Марусю, и революционное имя Варлена ей никак не шло!

– Маруся, давай не будем усложнять, – хмуро произнес Максимов, проходя в квартиру. – Николай Кобзарь… или как там он себя называет… Семен. Направил к тебе человека и сказал, что хотел бы встретиться с тобой в четыре часа на старом месте. Меня интересует, где именно это место. И прошу тебя, не усугубляй!

– На Маросейке, семнадцать, там у него есть какая-то квартира на третьем этаже. Но не думаю, что он там живет.

– Разберемся. Если пойдет что-нибудь не так… пеняй на себя, – предупредил Максимов и вышел за дверь. – Я уже тебе не помощник!

Глава 34

Обещаю помочь

Не доходя до Маросейки два квартала, Николай зашел в подъезд и, укрывшись под лестницей, вытащил спрятанную в углу старенькую замызганную сумку, из которой достал столь же плохонький плащ и помятую шляпу. Сняв с себя пальто с шапкой, он переоделся и, наклеив на лицо коротенькую седую бороду и усы, подхватив сумку, направился к выходу. Открыв дверь, Кобзарь вышел из подъезда сильно сгорбившимся и походкой немолодого человека направился в сторону Маросейки.

На душе было скверно, донимали недобрые предчувствия. Дойдя до своего жилища, убедился, что квартира находится под наблюдением: неподалеку припаркована машина, которой прежде здесь не бывало, в дальнем углу стояли двое мужчин и старательно делали вид, что ведут беседу. Спины выпрямлены, движения порывистые – обычные собеседники так себя не ведут и выглядят более расслабленными. Слившиеся с дворовыми постройками, в дальнем углу отыскались еще двое мужчин. С противоположной стороны дома лавочка, прежде ее не было, на которой сидел мужчина средних лет, одетый в старенькую шинель, и курил махорку. В нем не было бы ничего примечательного – сколько таких фронтовиков сидят у подъезда да курят! Его выдавал внимательный, все подмечающий взгляд. Наверняка в подъезде ему уже подготовили горячую встречу.

Цепляя носками асфальт, Николай побрел дальше, чувствуя, как спину буравят хмурые взгляды. Не доходя до дома, он свернул в переулок и, стараясь не ускорять движение, проследовал дальше и зашел в ближайший подъезд. Быстро поднялся на последний этаж и по чердачной лестнице прошел на крышу. Вытащив из сумки пальто и шапку, быстро переоделся, а старую одежду вместе с отклеенной бородой и усами положил под