Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

согласен с вами, – произнес Воловцов вполне искренне.

– А знаете что? – Околоточный даже слегка порозовел от пришедшей вдруг в его голову дерзкой мысли. – Я готов заключить с вами пари, что судебный врач, который, очевидно, скоро прибудет, не найдет никаких телесных повреждений на теле Кокошиной, которые могли бы привести к смерти, после чего, как вы полагаете, ее облили керосином и подожгли. Более того, он будет констатировать в своем медицинском заключении, что смерть произошла от ожогов, не совместимых с жизнью. Вы как? – задорно посмотрел он на Ивана Федоровича. – Принимаете мое предложение?

– Принимаю! – ответил Воловцов, и они пожали друг другу руки. – Ладно, господа, небось дворник Ефимка и жиличка Квасникова заждались нас. Кстати, а почему дворника все зовут Ефимка? Он что, мальчик совсем?

– Да нет… ему, чай, восемнадцать уже стукнуло. Просто я же вам говорил, что он, таво, – и городовой сделал неопределенный жест рукой.

– Ладно, поглядим… – кивнул Иван Федорович. – Давайте с него и начнем…

Они прошли на кухню, где дожидались полицейского дознания Ефимка и жиличка из флигеля Наталья. Ефимка был безмятежен. Нежный розовый румянец покрывал его пухловатые щеки. Наталья, напротив, сидела хмурая и нервически перебирала пальцами подол короткого передника.

– Здравствуйте, – поздоровался со свидетелями Воловцов. – Вы – Наталья Квасникова? – спросил он девушку.

– Да. – Она подняла на Ивана Федоровича печальные глаза и встала.

– Пройдите, пожалуйста, с господином городовым в коридор, – сказал ей Воловцов. – Мы сначала побеседуем с господином дворником, а затем с вами. Не возражаете?

– Нет, – удивленная таким обходительным отношением незнакомого мужчины в рубахе навыпуск и плисовых штанах, заправленных в сапоги, ответила Наталья.

– Вот и славно. Городовой, проводите барышню…

Квасникова послушно вышла из кухни. Следом за ней вышел городовой. Когда двери за ними закрылись, Наталья спросила:

– Это кто?

На что городовой Еременко закатил глаза и серьезно ответил:

– У-у, не спрашивай. Господин судебный следователь. Из самой Москвы будет…

Воловцов присел в уголок, предоставив Петухову сесть за стол, и предложил:

– Прошу вас, начинайте…

Околоточный надзиратель, уже понявший, что он тут не главный, кивнул головой и, жестом указав Ефимке сесть на стул, что стоял против стола, достал из кожаной планшетки бумагу и карандаш.

– Итак, производится дознание дворника дома покойной ныне Марьи Степановны Кокошиной, – официальным тоном произнес он, что было правильно, поскольку настраивало допрашиваемого не на дружескую беседу, но на ответственный и серьезный разговор, имеющий важные последствия. – Ваше полное имя-отчество-фамилия?

– Ефимкой меня зовут, – ответил дворник.

– Это имя, – терпеливо произнес Петухов. – А как зовут вашего отца?

– У меня нет отца, – шмыгнул носом Ефимка, и глаза его наполнились слезами. – Помер он.

– Хорошо. Как…

– Чего ж хорошего, коли помер-то? – посмотрел на околоточного надзирателя Ефимка глазами теленка. – Жа-алко же…

– Я понимаю, что жалко, – сказал Петухов. – Но ничего не поделаешь – люди умирают.

– А как умер ваш батюшка? – подал голос из своего угла Воловцов.

– Его лесами задавило, когда он церкву щукатурил, – оглянулся на него Ефимка. – В позапрошлом годе. А мамка еще раньше умерла… Сирота я.

– А как звали вашего батюшку? – спросил, в свою очередь, околоточный надзиратель.

– Афо-о-оней, – протянул Ефимка. – Он хороший был. До-обрый…

– А фамилия твоя как?

– Кологривовы мы.

– Ясно, – кивнул Петухов. – Итак, Ефим Афанасьевич, что вы можете нам рассказать по поводу сегодняшнего инцидента?

– Чево? – сморгнул Ефимка, подавшись чуток вперед.

– Что случилось сегодня утром, расскажи нам, пожалуйста, – мягко поправил околоточного Воловцов.

– Чо случилось… – Ефимка задумался. – Ну, встал я, как обычно, в пять часов. Служба у меня такая, в пять часов вставать. Взял метлу, совок, ведро. А потом чую – дымом пахнет…

– А где вы спали? – спросил Иван Федорович.

– У себя на фатере спал, – немного удивленно ответил Ефимка.

– А где ваша фатера?

– Под лестницей. Там комнатка такая, с одним окошечком в сени, но теплая и поместительная: там и кровать имеется, и тумбочка, и вешалка. Барыня меня туда, стало быть, определила, когда в дворники взяла. Добрая она была, барыня-то наша…

– Итак, вы почувствовали запах дыма, – вернул разговор в нужное ему русло околоточный Петухов.

– Почувствовал, – кивнул Ефимка.

– Откуда пахло дымом?

– Сверху. Из покоев хозяйки.

– И что ты сделал, когда почувствовал дым? – не забывал записывать в протокол дознания вопросы и ответы Петухов.

– Поднялся на кухню, – ответил дворник.

– И что дальше?

– Принюхался…

– Ну, и…

– Потом прошел к двери фатеры хозяйки. Увидел, что из-под двери дым сочится… – и Ефимка замолчал.

– Ну, чего молчишь? – раздраженно произнес околоточный надзиратель. – Увидел дым из-под двери, что дальше-то?

– Ну, дым идет… – сказал Ефимка и непонимающе уставился на Петухова.

– Что вы, Ефим Афанасьевич, делали после того, как увидели из-под двери квартиры Кокошиной дым? – мягко задал вопрос Воловцов.

– А-а, так я к Наташке-поденщице пошел… – обернулся к нему Ефимка.

– К Наталье Квасниковой? – задал уточняющий вопрос околоточный надзиратель.

– К ей самой.

– Зачем? – снова встрял в дознание Иван Федорович.

– Сказать, что дым…

– И все?

– Ну, еще спросить, что, мол, надобно делать, – немного подумав, ответил Ефимка.

– А почему именно к ней, к Наталье Квасниковой? Она ж во флигеле проживает, а не в доме, – спросил Петухов. – Что, нельзя было разве к жильцам первого этажа постучать?

– А-а, наших-то жильцов не добудишься в такую рань. Они раньше девяти часов не поднимаются. Ба-аре, – произнес дворник.

Воловцов удивленно глянул на дворника: почудилось, или действительно последние слова Ефимки были произнесены с легким налетом презрительной усмешки?

– Хорошо, что было дальше? – продолжал околоточный надзиратель.

– Дальше? Дальше Наташка мне открыла дверь…

– И?

– И спросила: чего, мол, мне надобно.

– А ты? – устало спросил Петухов.

– А я ей и говорю: пошли, дескать, к хозяйке, у нее из-под двери дым сочится…

– А она что? – уже изнывал от такого дознания околоточный надзиратель.

– А она, вот тоже, как и вы, спросила. – Ефимка уважительно посмотрел на Петухова: – Пошто, дескать, ты ко мне приперся, а не к жильцам домовым?

– А ты?

– А я ей, как и вам щас только что ответил… – сказал Ефимка и опять замолчал.

– А что ты Наташке ответил-то? – сдерживая смех, спросил из своего угла Воловцов.

– Да то же, что вот и ему, – повернулся к Ивану Федоровичу дворник, кивая в сторону околоточного, – что, дескать, к домовым жильцам не достучишься, они-де рано вставать не привыкшие…

– Что дальше? – спросил Петухов.

– Дальше Наташка одеваться стала…

– Ну, оделась она, и что потом?

– А потом мы пошли… – ответил, как само собой разумеющееся, Ефимка.

– Куда?

– В дом, – ответил Ефимка и замер в ожидании нового вопроса.

– Вошли в дом, что дальше? – Петухов уже нервничал настолько, что, казалось, еще немного, и он изойдет пеной нервического припадка.

– Поднялись, прошли на