Лотос и ветер - Джон Мастерс

окна на засовы. На этот час ей хотелось отгородиться от свиста ветра, хотя теперь она не считала его своим врагом. Развевающиеся занавески висели неподвижно. Она увидела свет, мелькавший на дороге, и велела Алифу задернуть шторы и подбросить еще дров в камин в гостиной.

Когда они переехали туда после обеда, она достала книгу и начала читать, что вошло у нее в привычку. Ветер усилился и задребезжал в оконных стеклах. Что-то с грохотом упало во дворе — шифер с крыши помещения для прислуги. Ей нужно будет показать это завтра. Она не поднимала глаз от книги, но с этого момента не читала. Страницы равномерно переворачивались под ее рукой через положенные промежутки времени, но она не читала. Ветер подул сильнее. За винно-красными занавесками и за мерцающими стеклами окна ночь теперь была иссиня-черной, окаймленной серыми лезвиями ветра. Робин сидел напротив нее, по другую сторону потрескивающего камина, слегка прикрыв глаза.

Она вела не ту борьбу, а затем обнаружила, что настоящим, неосязаемым врагом был ветер, и с ним нельзя было справиться никаким оружием, находящимся в пределах ее досягаемости. Теперь, наконец, она знала, что даже ветер был не ее врагом, а ее возлюбленным, который должен приходить и уходить, если хочет выжить.

Она могла бы сказать: мы будем бедны и одиноки без тебя; детям нужен отец; почему ты должен уезжать? Ты вернешься?

ДА. Но она могла бы также сказать: я выросла, как вырос ты. Я не буду для тебя ни якорем, ни канатом. Потому что ты должен идти, идти, и я люблю тебя. Когда ты придешь снова, я буду здесь, и я люблю тебя.

Потому что он уйдет с ее любовью и со всеми ее истинными надеждами на то, что он найдет то, что ищет, он вернется. Из-за того, что в нем дул ветер, он не мог остаться, даже когда вернулся, чтобы стать украшением ее жизни. Она не хотела этого. Мир посочувствовал бы ей, но ветер полюбил бы ее, и она была бы счастлива.

Робин молча поднялся со стула. Он посмотрел на свою форму и медаль и сказал: «Я должен пойти и кое-что найти. Это ради тебя и Джагбира — ради всех. Я должен измениться.

Когда он ушел, она отложила книгу и снова стала ждать. Теперь осталось совсем немного, скажем, полчаса. Внезапно она поняла, что ее любят так, как любили немногих женщин. Этому существу, этой Малиновке, Бог дал таинственные крылья. Она показала Робину богатые призы в глубоких водах человеческой любви и умоляла его помочь ей их завоевать. Он бросился в воду и чуть не утонул. Все способы общения мужчин и женщин друг с другом были прекрасны.

Через полчаса она встала и легко пошла по коридору. Их комната была пуста, ванная пуста. Его одежда лежала аккуратно сложенной на кровати, сверху лежала его медаль. Его шлем лежал на полке, а перевязь для меча — на крючке. Малыши спали в своих кроватках в нише в дальнем конце спальни. Ей хотелось бы знать, что он целовал их, но она никогда этого не узнает. Она наклонилась и поцеловала их сама, чтобы убедиться. Когда она встала, то увидела на туалетном столике маленькую серебряную монетку. Она узнала ее и осторожно убрала в ящик стола. Она хотела бы сделать из него брошь, но не с лицевой стороной вверх, чтобы показать гордую голову молодого бога, а с обратной, с неразборчивыми каракулями послания на древнем языке.

В комнате показалось душно. Она открыла высокие окна и выглянула наружу. Ветер налетел ночью, преодолев три тысячи миль пустыни, памира, гор и степей, и дул ей в лицо. На мгновение он пронесся по дому, на этот раз передавая свою нервную энергию поиска живому и неодушевленному, так что младенцы протянули руки во сне, а занавески взметнулись в извилистом танце.

Если лотос двигался, он умирал. Если ветер оставался, он умирал. Она закрыла окно.