Лотос и ветер - Джон Мастерс

Она сидела в той же коме ожидания, в которой находилась с тех пор, как он оставил ее в долине Синд. Его возвращение и их невысказанное соглашение ничего не говорить о том, что было ближе всего к ее сердцу, ничего не изменили. Хейлинг ждала, Джагбир ждал; полковник Родни и Кэролайн — они были здесь, Кэролайн на соседнем стуле, полковник Родни позади нее. Она заговорила с ними. Девушки стояли немного поодаль среди молодых офицеров участка, и она услышала их низкий, возбужденный смех. Пришли ее собственные отец и мать. Ее отец уже начал яростно сморкаться в огромный носовой платок цвета хаки.

Но все они ждали в напряжении, которое им приходилось скрывать, потому что у каждого из них была своя жизнь, которую нужно было прожить. Иногда, как в этот момент, она ожидала, что Робин снимет напряжение каким-нибудь сильным ударом, каким-нибудь взрывом духа, подобно тому, как взрывчатка прорывает плотину. Она подумала: «Он швырнет свою медаль генералу в лицо и убежит, а мы все побежим за ним, крича: «Вернись! Мы любимтебя. — Она покраснела. Именно этим они все и занимались, особенно она сама. Она подумала: «Он обернется, когда медаль будет у него на груди, и позовет меня по имени. Мне придется выйти туда. Я буду колебаться и краснеть, но мне придется пойти и встать рядом с ним». Тогда он повернется и крикнет громким голосом: «Я люблю свою жену, и свою постель, и свой дом, и своих детей, и…»

Генерал выступил вперед, и все встали. Прогремел выстрел. Сталь, серебро и красный сместились в фокусе и снова застыли, когда солдаты встали в настоящий момент. Над плацем раздался звон оружия. Поднялись клубы пыли, и она почувствовала легкое прикосновение руки полковника Родни к своему плечу.

Она склонила голову.

Все они хлопали, подбадривали и толпились вокруг нее. Робин стоял перед ней, красно-синяя лента и белый эмалевый крест ярко выделялись на фоне темно-зеленой туники. Джагбир стоял там, с ярко-красным кордоном на шее и яркой серебряной медалью, развевающейся на его конце, пока полковники и майоры трясли его за руку.

Все поздравляли друг друга, заиграл оркестр, застучали барабаны, завыли флейты, и длинные шеренги удалились. Внезапно она оказалась среди своих родных, и Хейлинг с Джагбиром были там. Робин стояла напротив нее, а все остальные ушли.

Каждый на своем наречии, они сказали Робин несколько слов. Она уже давно оставила попытки изобразить на лице улыбку. Она могла сохранять спокойствие, но улыбка была фальшивой. Она стояла, сдержанная и серьезная, в стороне от всех, наблюдая и слушая.

Девушки прикоснулись к его медали и обвили руками шею. Глаза полковника Родни под нависшими бровями горели ледяным огнем. Он взял руку сына обеими руками, но ничего не сказал. Кэролайн не прикоснулась к нему. Она встала рядом с ним и сказала: «Да пребудет с тобой Бог», сделав ударение на слове «Бог», как будто никого другого рядом с ним быть не могло.

Отец Энн схватил правую руку Робина и яростно потряс ею вверх-вниз, затем опустил ее, чтобы высморкаться. Он воскликнул: «Мы очень скоро увидим тебя бревет-майором, мой мальчик, генералом! Этому нет предела!» Голос ее матери скрипел. «Замечательно, я так рада за тебя! Как поживают малыши, дорогие близнецы?

Хейлинг протянул левую руку, повернув ладонь так, чтобы она могла встретиться с правой рукой другого человека, но Робин уже протянул левую, так что их руки на секунду соприкоснулись, прежде чем встретиться. — Ты всегда будешь знать, где меня найти, — сказала Хейлинг. — Напряженное лицо Робина быстро расслабилось, и он улыбнулся.

Хейлинг подошла и взяла Энн за руку. «Au revoir. Дай мне знать. Он ушел, а она смотрела ему в спину, пока конюх не помог ему сесть на лошадь.

В карете Робин и Джагбир разговаривали на гуркхали. Через минуту Робин повернулась к ней и сказала: «Джагбир едет с Хейлинг до Амритсара. Сегодня ему придется переночевать в бунгало Хейлинг.

— У него ведь отпуск на шесть месяцев, не так ли?

«Да. Потом он возвращается в полк. В любом случае, теперь, когда он наик, он больше не мог быть моим ординарцем.

Конечно, она знала это с тех пор, как полковник Франклин телеграфировал, что повышает Джагбира в должности, но до этого момента она не сталкивалась с этим фактом. В бунгало она наблюдала, как они пожали друг другу руки и с минуту разговаривали. Затем Джагбир направился в комнаты для прислуги, а она ждала рядом с Робином на верхней ступеньке веранды, пока он не появился снова со своей дорожной сумкой, перекинутой через плечо. Безвкусный значок индийского ордена «За заслуги» больше не сверкал у него на шее. Должно быть, он сунул его в карман. Он зашагал по подъездной аллее, направо, налево, еще раз направо, пока на дороге не обернулся и не отдал честь. Робин поднял руку на несколько дюймов и опустил ее. Она украдкой взглянула на его лицо и увидела, что оно ничуть не изменилось. Она махнула рукой Джагбиру, и они подождали на веранде, пока он не скроется из виду.

Внутри было темно, и она попросила зажечь лампы и пошла покормить малышей. После того, как она начала, Робин постучала и вошла. Он сел в кресло напротив нее и наблюдал, пока они не закончили. Его глаза были глубокими, огоньки в них еще глубже.

Она сказала: «Мой дорогой, поцелуй меня». Он поцеловал ее долгим поцелуем, и она закрыла глаза.

Когда Айя вернулась, чтобы успокоить малышей, она последовала за ним в столовую. Алиф подал им ужин, и они говорили о стольких вещах, что впоследствии она не могла вспомнить подробностей — о книгах, людях, домах, лошадях, солдатах. Он не забыл переодеться, поэтому сидел напротив нее в парадной форме, с медалью на левой стороне груди. Она никогда не помнила его таким спокойным и довольным, как сейчас. Медленно она заставила себя признать, что знает причину этого. Он уезжал.

Вот так она и думала. Она ждала, но не могла ощутить ужасающего чувства потери, которого ожидала. Он был счастлив, и она была счастлива, потому что любила его. Она почувствовала, как его спокойствие и таинственная удовлетворенность овладевают ею.

Перед окончанием трапезы поднялся ветер. Она велела Алифу закрыть двери и