В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари

— Как тебе удалось втереться в доверие к прислуге, не будучи замеченным Аннией? — осведомился сенатор, довольный неисчерпаемыми талантами своего вольноотпущенника.

— Я занял место одного из либитинариев, посланных снять слепок с лица покойного, господин. Я предположил, что члены семьи не станут присутствовать при этой жуткой процедуре. Это стоило мне двадцать сестерциев…

Аврелий хмыкнул, прекрасно зная, что Кастор вряд ли раскошелился больше чем на пять.

— Ты хотя бы выяснил, куда делась амфора? — спросил он.

— Похоже, Папиний-младший в спешке ее унес, как только отец испустил последний вздох. По словам присутствовавших там служанок, он, казалось, был крайне удивлен, найдя ее все еще запечатанной, и с недоверчивым видом вертел ее в руках. Затем он показал ее жене, что-то прошептав, и бросился выливать содержимое в отхожее место.

— В служебное отхожее место? — изумился Аврелий.

— Да, господин, в то, которым пользуются рабы. Хозяева туда никогда не заходят, предпочитая, чтобы им приносили горшок или специальное сиденье.

— Значит, амфора была нетронута, но Папиний поспешил ее уничтожить, даже не поискав компрометирующий свиток… Эта деталь может оказаться очень важной, Кастор. И к тому же она снимает камень с моей души. Присцилла — славная девушка, и мысль о том, чтобы требовать для нее смертной казни, меня совсем не радовала.

— Я заслужил награду, не так ли? — с надеждой спросил грек.

— Вот тебе половина аурея, плюс двадцать сестерциев, потраченных на либитинария, с которых ты уже и так взял приличный процент, — уступил сенатор, потянувшись за кошельком.

— Не хватает еще денария, который я отдал служанкам, — уточнил александриец.

— Серебряный денарий за пару слов? — усомнился патриций.

— Ну, по правде говоря, девушки так жаждали со мной познакомиться, что у меня не хватило духу их разочаровать, — признался вольноотпущенник.

— Кастор, твои личные пирушки не за мой счет! — заупрямился хозяин.

— Как скажешь, господин, — пробормотал секретарь, покорно склонив голову. — У меня тут есть еще кое-что тебе показать, но не знаю, стоит ли…

— Неси немедленно!

— Прямо сюда, господин, пока ты ешь? — с деланым ужасом спросил вольноотпущенник.

— Конечно, чего ты ждешь? — нетерпеливо бросил сенатор, игнорируя протянутую за дополнительной мздой руку Кастора.

— Раз уж ты приказываешь… — повиновался александриец, глядя на Публия Аврелия глазами, сузившимися до двух тонких щелочек.

Вскоре он вернулся, держа в вытянутых руках деревянный ящик так, чтобы тот был как можно дальше от его лица. Не говоря ни слова, он прошел в центр зала и вывалил содержимое перед накрытым триклинием хозяина.

На гирлянды виноградных листьев богатого мозаичного пола обрушилась гора грязных тряпок, жирных губок, пыли, сажи, пепла, яблочных огрызков, куриных костей, гниющих остатков еды, опилок и осколков бутылок, а комнату наполнила тошнотворная вонь.

Кастор до последней крошки вытряхнул ящик, и гнилая деревянная палочка покатилась по мозаике, украшавшей центр триклиния, остановившись на обнаженном животе нимфы в, мягко говоря, непристойном положении.

— Боги Олимпа, Кастор, что это за дрянь? — побледнев, спросил Аврелий, пока секретарь наслаждался своей маленькой местью за невыплаченный обол.

— Мусор, господин. Ничто так не раскрывает секреты большого домуса, как внимательное изучение отходов. К счастью, во всей этой суматохе после смерти Папиния рабы забыли его вынести!

— Посмотрим… — произнес сенатор, тут же оставив свое место за столом и бросившись копаться в куче нечистот. — Ну же, помоги мне! — приказал он секретарю, который ждал на почтительном расстоянии.

— Мне лезть туда, в самую гущу? — в ужасе спросил Кастор, наклоняясь и затаив дыхание. — Но как ты, с твоим-то чувствительным обонянием, можешь выносить такую вонь?

— Я ничего не чувствую, у меня насморк, — солгал патриций, силясь скрыть отвращение, чтобы не доставить удовольствия злокозненному вольноотпущеннику.

После тщательного осмотра Аврелий триумфально выпрямился, держа в пальцах осколок терракоты.

— Здесь есть черепки… возможно, остатки той самой амфоры. Мне сказали, что в город вернулся Иппарх из Кесарии, лекарь, сведущий в этих делах. Я навещу его завтра же. А теперь, Кастор, приготовь мне ванну и щедро налей в воду благовонного масла. Ах, чуть не забыл… держи, ты их заслужил! — сказал сенатор и бросил еще десять, выстраданных потом и кровью, сестерциев вольноотпущеннику, который стонал, обхватив живот обеими руками.

Кастор покачал головой, взвешивая монету.

Разумеется, он сразу заметил осколки кувшина в куче грязи, но как устоять перед искушением наказать этого брезгливого Публия Аврелия Стация, вывалив перед ним целую реку нечистот? Он и представить себе не мог, что тот сумеет притвориться настолько безразличным…

— Симптомы, что ты мне описываешь, благородный Стаций, — это симптомы обычного сердечного приступа, — заключил Иппарх, врач, фармацевт, хирург, дантист и человек в высшей степени любопытный.

— А что насчет разбитой амфоры? — настаивал Аврелий.

— Непросто определить, что в ней было, — ответил светило, погружая указательный палец в винный осадок на дне черепка. Затем он долго нюхал палец, словно пес, идущий по стерне за запахом заблудившейся овцы. Наконец, он провел по нему языком, внимательно пробуя на вкус.

— Эй, осторожнее, не хватало еще, чтобы ты разделил участь старика Папиния! — предостерег его сенатор, удивленный такой неосмотрительной бесцеремонностью.

— Хороший врач должен уметь распознавать все запахи и вкусы, — с профессиональной гордостью заявил Иппарх. — Одних книг недостаточно. В нашем ремесле нужен железный желудок. Если бы я рассказал тебе, что мне доводилось пробовать за свою долгую карьеру…

— В другой раз, может быть! — тут же прервал его Аврелий, уже изрядно измученный дотошным копанием в мусоре.

Внезапно Иппарх из Кесарии нахмурился, резко встал и подбежал к металлическому тазу, чтобы сплюнуть.

— Что такое? — обеспокоенно спросил патриций.

— Странный привкус, необычный для вина, пусть даже и с пряностями… Готов поклясться, это яд, но какой именно, сказать не могу…

— Значит, Папиния убили!

— Не думаю, благородный Стаций. Смерть от яда редко можно спутать с сердечным приступом. К тому же, сам видишь, пробка все еще запечатана. Чтобы опорожнить амфору, пришлось разбить ее у горлышка, о чем свидетельствует и ровный излом на этих двух черепках, — заметил врач, протягивая ему осколки сосуда.

— Возможно, убийце удалось впрыснуть яд в жидкость, не повредив печать, — предположил Аврелий.

— Нет, — исключил Иппарх. — Это было бы возможно только с