Фатальное прикосновение - Виктория Викторовна Балашова

в роли злобных горцев. Не получается? Вот и у меня не получилось. Впрочем, один нюанс оставался. Княгиня писала Севастьяну Андреевичу письмо, в котором путем шантажа пыталась отсрочить платежи по ссудам. А вот это мотивчик посерьёзнее! И я подумал, а не писала ли она подобное графу? Вдруг и у него нашла грехи. Поехали мы сегодня к ней в дом. В любом случае надо было там побывать в связи с её смертью. Поискали в кабинете. Нашли. Но не само письмо графу, а послания самой княгине, в которых нанятый ею сыщик описывал компрометирующую графа ситуацию. Значит, подумал я, письмо с шантажом либо уже было написано, либо планировалось.

— Не получал, — помотал головой Сиверс. — Интересно, что там было…

— Я вам потом их покажу. Семейные дела, сор из избы выносить не будем. Сами решайте, что с ними делать. Так вот-с…

— Позвольте подать горячее, — встрял Герман Игнатьевич, которому только что шептал на ухо Ваня. — Остынет же.

Не позволить Курекин не мог: на него смотрела как минимум пара глаз, в которых, несмотря на количество съеденного и выпитого, читался откровенный голод.

— Дамы и господа, вас обойдут с блюдами, можно всякого попробовать, — объявил Радецкий. — Ростбиф из барашка с зеленью, угорь, котлеты из вепря с вишневым соусом, цветная капуста с пармезаном…

Герман Игнатьевич не договорил: слуги уже обносили блюдами гостей и те, не скромничая, кивали на каждое предложенное. Только Фёдор растерялся от подобных яств, побаиваясь есть некоторые из них. Заметив это, Ольга Михайловна, взявшая на себя труд присматривать за помощником следователя, кивнула Ване и тот клал Феде на тарелку всего понемножку.

— Продолжу, — Курекин, как и раньше, стоял во главе стола. — Не нравились мне мои мотивы. Толком объяснить не мог самому себе, зачем предпринимать такие крайние меры. И вот-с, сам Ефим Карлович мне подсказал. Беседовали мы с ним последним. Это и хорошо. Я успел многое обдумать, и его слова разрешили загадку. А сказал он примерно следующее: травят ядом либо женщины — он привел в пример королеву какую-то, вроде французскую, либо шпионы. Про шпионов вы уже слыхали. Так и есть. В тот момент я этого не знал, но сейчас предположение графа подтверждается. А вот про дам… Понимаете, сначала меня сбило с панталыку то, что если княгиню отравила дама, то у нас остается всего две подозреваемые.

— Да уж, нелепица какая! — фыркнула Генриетта.

— Оказалось, не такая уж нелепица. Понимаете, из любви и ревности может ведь убивать не только мужчина, а как заметил граф Сиверс, и женщина. Деньги? Тоже мотив, ведь дамы могут радеть за семейные средства, за невыплаченные долги мужу.

Курекин выдержал паузу. Он прекрасно видел Ольгу Михайловну и Генриетту Сиверс. И если Радецкая слушала внимательно, но совершенно беззаботно при этом поедала вкусности, приготовленные по рецептам её супруга, то Генриетта есть перестала и сидела напряженно, покусывая губы.

— Часто что еще бывает? — спросил и сам ответил Курекин: — Кто нашел труп, тот и убийца. У того нередко есть шанс совершить преступление прямо перед тем, как объявить о страшной находке. Я всё думал, кто смог подсыпать княгине цианид, и понял, что отличный шанс был у графини Сиверс. Остальные постоянно были на виду друг у друга, и только она некоторое время после господина Каперса-Чуховского оставалась в библиотеке с княгиней. От цианида можно мгновенно умереть — зависит от подсыпанного количества. Наш судебный медик считает, что подсыпали много, вполне достаточно для быстрой смерти. А потом нашлась и солонка с цианидом, которая принадлежит Генриетте. Понимаете, мы ведь узнали, что нас заперли как раз после обнаружения тела. Я уверен, графиня планировала спокойно солонку вынести из клуба, а тут такая напасть.

— Какую ерунду вы рассказываете, господин Курекин! Напридумывали! Я убила Веру! — вскрикнула Генриетта.

— К сожалению, я не придумал. Видите ли, я незаметно глянул в ваши с Ольгой Михайловной крохотные сумочки. И только в вашей на черном подкладе четко виднелись несколько белых крупиц. Вы не теряли сумочку?

— Теряла… — растерянно ответила графиня. — Когда уходили утром, обнаружила пропажу. Но там ничего важного не было. Не стала поднимать шум. Да и домой сильно хотелось.

— Вот-с, а сумочку забрал я. Цианид в ней, ваше сиятельство. Не соль, не сахар. Наверное, чуть высыпалось из солонки. Да, вам пришла мысль не оставлять солонку при себе, а поставить на стол для официантов. Забрал бы кто из обслуги, и ладно. Главное, избавиться от важной улики.

— Ну и зачем мне её убивать? — передёрнула плечами Генриетта. — Вот этот ваш мотив, в чем? Граф, как вы упомянули, ухаживал за ней давно. Деньги одолжил, но он собирается выкупить у князя завод за копейки. Да и не последние это сбережения. Мало ли почему цианид оказался в сумочке. Может, настоящий убийца подсыпал.

Курекин вздохнул.

— Понимаете, солонка, цианид в сумочке, то, что вы последней видели княгиню живой уже достаточные основания для веских подозрений. Однако я, конечно, занялся мотивами. Сначала поговорим о любви. Еще в клубе я подумал, как часто былые обиды подхлестываются новыми. И если старая обида тлеет, как угольки, почти гаснет, то новая распаляет огонь с небывалой силой. Сам граф Сиверс сказал, что княгиня приглашала его к себе в гости. Да, как и с герцогом де Шоссюром, она пыталась флиртовать, чтобы заставить его одолжить князю денег. А если об этом знала графиня Сиверс и сделала неправильные выводы, подумав, что прежняя любовь снова закружила мужу голову? А ведь граф раньше с Генриеттой встречался, но не замечал её. Вдруг он ей нравился еще тогда?

Неожиданно Генриетта Сиверс разразилась слезами. Всхлипывая, она начала говорить:

— Да, я влюбилась в него еще на том, первом балу, когда нас с первым мужем пригласили Килиани в свой новый дом в Москве. Я была замужем, поэтому старалась не думать о вспыхнувших чувствах. Тем более, что граф меня не замечал. Он смотрел влюбленными глазами на Веру… Позже я поняла, что Ефим Карлович вообще меня не запомнил, несмотря на несколько встреч. И только два года назад, в узком кругу, он обратил на меня внимание. Я решила, что раз он сделал мне предложение, значит та любовь к Вере забыта. Но недавно я случайно нашла записку от Веры, адресованную моему мужу. В ней она запросто приглашала его к себе в гости. Понимаете, не на суаре, не на прием какой. Тет-а-тет! А раз граф записку не порвал, не выбросил, значит чувства еще живы!

— Дорогая, ты всё поняла превратно, — перебил Генриетту граф. — Эта