Смерть куртизанки - Данила Комастри Монтанари

— А ты хотел бы, Аврелий, чтобы римский сенатор вёл себя как весталка или отказался бы от своего мужского достоинства, кастрируя себя, подобно жрецам Кибелы[67]? — возразил строгий патриций.

— Вот именно, благородный Руфо, вот именно! В этом, конечно же, никто не может обвинить тебя, — согласился Аврелий, бросив взгляд на прекрасную Лоллию. — Поскольку моя речь не ущемляет твою честь, прошу тебя набраться терпения и выслушать её. Я буду осуждён, и если уж не могу доказать свою невиновность, то позволь мне хотя бы открыть до конца печальную историю, в которую ты тоже волей-неволей вовлечён, и поставить точку в этой, как ты считаешь, комедии.

Кивнув в знак согласия, Руфо предложил ему продолжать.

— У меня есть ещё одна история, которую я хочу рассказать вам. История несчастливой и безответной любви.

— Я люблю только Иисуса Христа! — вскричала Клелия, хотя никто ни о чём её не спрашивал.

— Зато твой драгоценный Энний, к сожалению, всегда предпочитал твоему чистому, целомудренному обожанию вызывающую красоту твоей сестры!

— Ты, негодяй! Бог накажет тебя за твои богохульные слова!

— Я не страшусь бессмертных богов, которые и так уже наказали меня, позволив обвинить меня в том, в чём я не виноват. Значит, я могу продолжать, не опасаясь, что меня испепелят молнии Зевса или твоего Христа.

Аврелий посмотрел прямо в глаза девушки, и она опустила их.

— Моя бедная Клелия, ты завидовала Коринне с самого детства, не отрицай этого. Знаю, что ты всячески подавляла в себе это чувство, считая своим долгом любить сестру и прощать её, но так и не смогла этого сделать. Она была красивее тебя, пренебрегала вашей работой, сваливала её на тебя и лишь позволяла любить себя человеку, которого ты обожала. Ты могла подарить Эннию радости семейного очага и добродетельного счастья, но он предпочёл бегать за грешницей Коринной. Нет, не терзай себя за то, что ненавидела её: твоё чувство понятно, оно человечное.

— Но не христианское… — прошептала Клелия, опустив голову, и достойно, без слёз, заговорила: — Это верно, я ненавидела её, хотя и знала, что не должна так поступать. Ненавидела и надеялась, что Бог накажет её за распутную жизнь, за то, что она сделала с Эннием. Я думала: это будет ужасно, если она заболеет какой-нибудь страшной болезнью, ведь тогда он не захочет и смотреть на неё. Но она только становилась всё красивее и преуспевала в грехе, тогда как я лишь губила себя ожиданием. Когда я узнала, что её убили, первое, о чём подумала: это справедливо, таким и должен быть её конец. Потом вспомнила, как мы росли в детстве, и не могу простить себя за эти мысли.

— Клелия! — произнёс плотник и хотел было взять её за руку, но так и не решился к ней прикоснуться.

— Но это ты ударом кинжала убила сестру, которая отняла у тебя любимого мужчину, да или нет, отвечай! — строго спросил Аврелий.

— Я лишь желала ей смерти, но тем самым всё равно что убила, теперь Бог накажет меня! — воскликнула Клелия и отчаянно разрыдалась. Энний смотрел на неё, не говоря ни слова.

— Если эта женщина ненавидела сестру, значит, вполне возможно, что и убила её! — визгливым голосом вдруг закричал Гай. — И кроме того, только она сама говорит о своей невиновности. А чего стоят слова жалкой распутной женщины, входящей к тому же в мерзкую христианскую секту, которая на подозрении даже у императора!

— Мой сын прав, Аврелий, — заметил Руфо. — Я тоже не стал бы доверять словам какой-то последовательницы Христа; всем известно, что эта новая секта держит в секрете свои отвратительные и кровавые обряды. К тому же их пророк был казнён как смутьян.

При этих словах Клелия подняла голову и, оскорбившись за свою веру, нашла мужество ответить самому уважаемому гостю собрания.

— Всё, что тебе известно о нашем учении, и то, о чём говоришь сейчас, не соответствует истине, благородный Руфо, — с достоинством произнесла она. — Мы не совершаем позорных или противоречащих законам Рима поступков. Да, наши службы предназначены только для наших братьев и сестёр во Христе, но то же самое происходит и во многих других верованиях, у их служителей тоже есть свои таинства, у Митры и Изиды, например.

— Все эти ритуалы годятся только для восточных рабов! — взорвался сенатор. — Для развратных египтян или для обрезанных евреев. А ты, случайно, не еврейка?

— Нет. Я — дочь вольноотпущенника из твоего клана, благородный Руфо.

— В таком случае ты должна приносить пожертвования нашим ларам[68] вместо того, чтобы бездельничать и болтать всякую ерунду о какой-то восточной вере! — строго заключил сенатор.

— Дискуссия о религиях, конечно, очень интересна, — вмешался Аврелий, — но она уводит нас от нашего разговора. Прошу вас, друзья, отложите ваши споры. Я не слишком полагаюсь на помощь бессмертных богов, как бы они ни назывались, и не надеюсь продолжить в другом мире мою жизнь, которая близится к концу. Время идёт, поэтому позвольте довести до вас мои соображения.

В зале воцарилась уважительная тишина.

И Аврелий обратился к Марции. Она до сих пор ещё не произнесла ни слова.

— Хотя ты овдовела совсем недавно, Марция, всё-таки вынужден упомянуть и тебя, — решительно заговорил он. — В самом деле, вполне возможно, что Клелия убила свою сестру, но в таком случае как объяснить убийство твоего мужа и ловушку, в которую меня завлекло письмо, написанное, как я думал, твоей рукой?

Руфо побледнел от возмущения:

— Как ты мог подумать, что моя дочь назначит тебе свидание? Или ты полагаешь, будто имеешь дело с одной из твоих грязных потаскух?

— Имеются серьёзные причины, Руфо, из-за которых даже самой целомудренной матроне бывает нужно встретиться с посторонним человеком вдали от семьи, к тому же иногда чересчур бдительной, — резко ответил Аврелий. — Скажи-ка мне теперь, благородная Марция, ты написала вот это письмо? — и он протянул ей послание, которое вовлекло его в беду.

— Нет, я никогда не видела его, сенатор.

— А другое, в котором назначила мне свидание у храма Эскулапия вечером после ужина в твоём доме?

— То письмо писала я. Не отрицаю. Это верно, я приходила к храму и говорила с тобой…

— Марция! — вскипел потрясённый отец.

— Я посчитала необходимым рассказать Аврелию о своих подозрениях о Квинтилии, когда узнала, что он интересуется смертью Коринны, — спокойно объяснила молодая женщина.

— Выходит, ты втайне встречался с моей дочерью, грязный развратник! — заорал взбешённый Руфо, и только вмешательство тучного, но проворного