Тайна старого саквояжа - Евгений Евгеньевич Сухов

— Вы ответили им, что забота о порядке во время проведения народного гуляния по случаю коронации государя императора касается исключительно полиции и вас одного, как обер-полицмейстера Москвы.

— Верно, — подтвердил Власовский ядовито. — А чем они могли мне помочь? Своей пустой болтовней?

На это уже не нашелся что сказать сам судебный следователь.

— Так просто сотрясать воздух я и сам умею, — добавил Александр Александрович. — А вот касательно дела… — Власовский не договорил и обиженно смолк.

Кейзер снял, потом снова надел большие очки в роговой оправе. Ему самому не нравилось делать то, что ему поручили. Сваливать всю вину на одного обер-полицмейстера, пусть даже он и хамоват и многим не нравится, — это уж слишком! Нет, «Дело полковника Власовского» — его последнее дело. А потом — в отставку. Хватит с него…

— Еще вменяется вам в вину то, что вы лично не присутствовали на поле во время прилива туда народа, а стало быть, и не приняли никаких мер по размещению на поле людей, что исключило бы давку и дальнейшую растерянность, а также и озлобление толпы. Таковое преступное бездействие московской полиции…

— А при чем тут, прошу прощения, московская полиция? — не выдержал нового напора Кейзера Власовский. — Местность, где произошла давка народа, находится в ведении третьего стана Московского уезда и к Москве никакого отношения не имеет.

— Значит, вы, господин обер-полицмейстер, вместе с уездным исправником и становым приставом должны были обеспечивать порядок на поле! — едва не взорвался судебный следователь. — Вот господин генерал Козлов приехал же на Ходынку, чтобы обеспечивать порядок, хотя давно уже как сложил с себя обязанности московского обер-полицмейстера. Поскольку он не мог оставаться равнодушным к возникшим беспорядкам и у него болела душа…

— Ну и что, обеспечил ваш генерал Козлов порядок? — посмотрел прямо в глаза Кейзеру Александр Александрович. — Там вообще ничего нельзя было поделать.

— Почему это вы так категоричны? — посмотрел на Власовского поверх очков Кейзер.

— Потому что народ так воспитали… Потому что угощение и подарки, которые намечалось раздать людям, — дармовые! А когда дают что-либо задарма, у нас всегда случается нечто подобное. Это как наводнение или ураган — ничего не поделаешь, хоть ты тресни. Понимаете меня? — сказал Александр Александрович.

— Как я вижу, с вами разговаривать бесполезно, — уже с видимым раздражением подвел итог дознания судебный следователь. — Вам в вину вменяется бездействие и халатное отношение к своим служебным обязанностям, приведшее к особо важным и печальным последствиям, что подпадает под действие статьи четыреста одиннадцатой и части второй статьи триста сорок первой Уложения о наказаниях. Вам это понятно, господин обер-полицмейстер?

— Более чем, — ответил Власовский.

— Тогда распишитесь здесь, — Кейзер указал на место протокола пальцем, — и здесь. И прошу вас не покидать город.

Судебный следователь по особо важным делам поднялся, глянул на портрет государя императора Николая Александровича, висевший в кабинете Власовского прямо над его головой, вздохнул и произнес:

— Прощайте, господин обер-полицмейстер, — Кейзер поднялся со стула.

— Что будет дальше? — вместо обычного прощания спросил Александр Александрович.

— Дальше я передам ваше дело в распоряжение господина прокурора Московской судебной палаты.

— А дальше? — тоже встал со своего кресла Власовский.

— Я не знаю, — просто ответил Кейзер.

— Но обер-полицмейстером мне больше не бывать? — продолжал спрашивать Александр Александрович.

— Полагаю, что да, — ответил судебный следователь. — Прощайте.

— Прощайте, — в тон ему ответил полковник Власовский и устало плюхнулся в кресло.

* * *

Секретарь постучал неслышно. Потом вошел и не решился заговорить, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Он так и стоял в дверях, покуда Власовский не заметил его и не произнес:

— Что еще?

— К вам граф Виельгорский, господин обер-полицмейстер.

— Зачем? — неожиданно для себя спросил Александр Александрович. А потом вспомнил, что он еще остается обер-полицмейстером Москвы, а должность эта обязывает принимать посетителей в рабочее время суток. Причем его сиятельство граф Виктор Модестович Виельгорский был еще и соседом: его усадьба стояла буквально наискосок от так называемого «Дома московского обер-полицмейстера» на Тверском бульваре.

«Вот и дом этот скоро придется освободить», — подумалось Власовскому. Вслух же на ответ секретаря, что господин Виельгорский прибыл по неотложному делу, Александр Александрович произнес:

— Проси.

— Слушаюсь…

Виктор Модестович в своих мягких штиблетах, похожих на домашние тапочки, над которыми потешалось пол-Москвы, неслышно прошел по ковру и остановился у стола хозяина кабинета.

— Доброе утро, — сказал Виельгорский и протянул Власовскому руку. — Какая сегодня замечательная погода, верно?

«Да какая погода, — хотел было ответить Александр Александрович, пожимая вялую ладонь графа. — Да и утро вовсе не доброе, и не утро уже, а полный день давно», — но промолчал и вместо этого сказал:

— Да-а… Присаживайтесь, Виктор Модестович.

— Благодарю, — учтиво произнес граф и нерешительно присел на краешек кресла.

— Что вас привело ко мне в столь… ранний час? — посмотрел на Виельгорского обер-полицмейстер. Ему нравился этот человек, тихий, спокойный и добродушный, хотя сам Власовский был полной противоположностью гостя. Так бывает: совершенно разные по характеру и не имеющие ничего общего люди испытывают симпатию друг к другу, на первый взгляд ни на чем не основанную. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле между такими разными людьми есть что-то общее, что и притягивает их друг к другу. В данном случае это была честность…

— Понимаете, Александр Александрович, — начал, немного тушуясь, Виельгорский, — у меня пропал управляющий. Вернее, главноуправляющий всеми моими имениями. Поехал с ревизией имений и… пропал. Три недели, как он должен был вернуться. Филимоныч сказал, чтобы я обратился к вам, вот я и… обращаюсь.

— Кто этот — Филимоныч? — спросил покуда еще обер-полицмейстер и посмотрел на графа.

— Это мой камердинер, — еще более стушевался Виктор Модестович.

— А-а, — протянул Власовский. Он хотел улыбнуться — камердинер командует своим барином и говорит, что ему делать, — но счел это неуместным. Так бывает в старых дворянских домах Москвы, где камердинеры служат десятилетиями и выполняют роль и слуги, и дядьки. — Так этот ваш главноуправляющий должен был вернуться из ревизии имений с деньгами?

— Именно так, — подтвердил граф. — Но вы не подумайте, он человек честный, и чтобы он мог позволить себе присвоить чужие деньги, так это совершенно противоестественно и его характеру, и…

— Я покуда ничего не думаю, — не дал договорить гостю обер-полицмейстер. Он уже все понял: либо этого главноуправляющего убили, либо тот сбежал с деньгами, скажем, в Варшаву и далее благополучно перебрался за границу, и скорее всего, с любовницей…

— А сколько он должен был привести денег? — задал существенный вопрос Власовский, входя в роль полицейской ищейки, каковым, собственно, он и являлся.

— Семьдесят тысяч или около того, — ответил Виельгорский.

— То есть точную сумму вы