Метод чекиста - Валерий Георгиевич Шарапов

в Грузии Снежный Барс. А во вспомогательной полиции ему немцы очень точный псевдоним прописали — Попугай. И к этому разноцветному пернатому слишком много у нас вопросов накопилось.

— У меня тоже, — кивнул я.

— Ну, тогда жду…

Ранним утром с Чкаловского аэродрома вылетел Ил-12. Транспортный самолет на двадцать семь мест был на этот раз забит до упора чекистами из центрального аппарата МГБ, самыми надежными, проверенными, теми, кого обычно принято кидать в пекло, чтобы потом удивляться, что они вышли из огня живыми и с победой.

С промежуточными посадками мы долетели до военного аэродрома под Тбилиси. В этих краях я не был ни разу, хотелось посмотреть древний город с кавказским колоритом, узкими улочками, старинными, изъеденными временем храмами. Но не получилось.

На аэродром подогнали автобусы. Нас загрузили в них. И отправились мы не в министерство, а в воинскую часть, где и разместились. Это было связано с повышенным режимом секретности. О нашем десанте были уведомлены только несколько человек в руководстве МГБ.

Следующим утром в расположение прикатила делегация на двух «Победах» — Лядов со своими помощниками. Мы тепло обнялись. Аж дыхание сперло от избытка чувств. Слишком многое мы вместе пережили.

Потом он сказал:

— Давай в машину. Все уже обговорено. Тбилиси я тебе потом покажу. Шашлык, хачапури.

Мы уселись в первую машину. Там же устроился майор Артеменко. За нами в колонну прицепились две грузовые машины с бойцами внутренних войск.

И отправились мы в неблизкий путь. Через горы, реки и долины, как в песне поется.

Восхитительные пейзажи — аж душа радовалась. Пасторальная идиллия. На склонах холмов чабаны в бурках пасут бесчисленные стада овец. На вершине приютились три коровы местной породы — жилистые, тощие и спортивные, иначе им бы никогда на отвесную скалу не подняться. Везде поля, сады, леса. И бушующие краски — ярко-голубое небо, яркая зелень, яркая синева водоемов. И яркое, уже прилично обжигающее южное солнышко.

Не хотелось верить, что эти прекрасные горы периодически трещат выстрелами и вскипают кровью.

— Шалят у нас. Шалят, — поведал Лядов с досадой.

— Битва за Кавказ не закончена, — усмехнулся Артеменко.

— Не закончена, — согласился полковник. — Вообще удивительные места. Красота. Гостеприимное добродушное население. Только спиной к нему нельзя поворачиваться. Нож может прилететь.

Добирались с остановками. Полюбоваться чудесными видами. И дальше. Никаких харчевен и шашлыков. Не та ситуация, чтобы маячить лишний раз на глазах у всех.

Отвезли нас не в город, а в горы. В учебную часть пограничников, где выделили отдельную казарму. Там разместились и мы, и полтора десятка бойцов внутренних войск.

Вечерочком, под хороший грузинский чай, мы стали думу думать.

Майор Артеменко изложил расклад. Всю информацию по связям горного Попугая, или как его — Барса.

— Значит, Мамука. Он, сукин сын, — с каким-то злорадством произнес Лядов. — В общем-то, не удивили. Гнилой он… А какие песни пел — аж заслушаешься.

— У вас же власти и органы хорошо подчистили, — сказал я. — Как он уцелел?

— Сам знаешь мое отношение к предателям и жулью. Как отмашка сверху пошла, взялся я за всех прохвостов, расхитителей и взяточников со всей беспощадной принципиальностью, на которую способен. Неприкасаемых не было. Фактуры, правда, изначально не хватало, работы был просто неподъемный объем. Тут Мамука Болквадзе и вылез. Сдал всех в своем районе — и прокурора, и судей. И райкомовских. Объявил, что годами копил компромат на них и ждал только случая, чтобы использовать его во благо общего дела. А еще ныл, что ранен в боях с бандитами, — правда такое было, когда банды гоняли у турецкой границы. Что абрек Барс лично его в кровники зачислил за то, что он его банду покрошил. Вот и оставили его пока в покое. Выслуживается! Удаль свою показывает.

— С Барсом он в связке работает давно, — пояснил Артеменко. — И банды его брал по согласованию с главарем. Одному отличиться надо было перед начальством. Другому — избавиться от слишком надоедливых и беспокойных соратников. И деньги, деньги. Думаю, не один тайник с золотишком откопать можно, если надавить.

— Надавим, — с угрозой произнес Лядов. — Еще как надавим.

— Теперь вопрос по существу — как его припирать будем? — спросил Артеменко. — Пока у нас только оперативная информация. И никаких доказательств.

— Доказательств? — усмехнулся Лядов. — Да все проще.

Он изложил свое виденье проблемы.

— А не слишком круто забираем? — озадаченно спросил Артеменко.

— Круто, да. Если результата не будет. А результат все спишет. Вон с Ваней и не такое на Западной Украине делали, — кивнул на меня Лядов.

— Да, — согласился я. — Есть что вспомнить.

— И вздрогнуть, — хмыкнул полковник…

Глава 32

— Как дорога нельзя ездить?! Что, крылья мне продашь, чтобы я летал?! — кричал, размахивая руками, возмущенный водитель — пожилой, усатый, в круглой грузинской войлочной шапочке на затылке.

— Приказ, дорога закрыта. Откроется в течение трех часов, — равнодушно, будто повторяя неинтересную, давно заученную театральную роль третьего плана, долдонил сержант с повязкой на руке ВАИ — военная автоинспекция.

Единственная дорога в сторону центральной Грузии в этом месте вилась по горам серпантином. Взлетала вверх и спускалась в широкое ущелье, по низу которого текла быстрая горная река с хваленой форелью, которой Лядов обещал накормить нас после завершения дела.

Слева — заповедник, справа — небольшая гидроэлектростанция. Мы же на обзорной площадке, полюбившейся туристам, которые в последние пару лет снова начали посещать эти места.

Проезд сейчас был перекрыт. Его перегораживала грузовая военная машина и два дорожных конуса. На площадке еще стоял штабной фургон, толпились человек пять, вооруженных кто автоматами, а кто просто с кобурой на боку.

Сержант уже завернул два грузовика и эмку под полную гамму таких же горячих кавказских чувств, слов и обвинений на смеси русского и грузинского.

Хорошо, что в это утреннее время дорожное движение было слабое. А потому и скандалов было меньше, чем ожидалось.

— Жаловаться твоим командирам буду! — напоследок пообещал водитель. — И был ты, такой молодой и красивый, сержант, а будешь ефрейтор!

— За исполнение приказа? — поинтересовался сержант.

— За бездушие и формализм, как говорят у нас на собраниях. Тьфу на вас.

Его возмущение было поддержано дружным блеяньем овец, которым надоело томиться в кузове грузовика. Наконец трехтонка развернулась и попылила обратно. Ничего, переживут — и водитель, и овцы.

Ожидание продолжилось. Под окружающие красоты.

Все же горы — это для меня совершенно другой мир, какой-то потусторонний. Не плоскость лесов и полей, а объем и многоэтажность. Холмы, поросшие пихтами и соснами, горные склоны, пики и скалы вдали. И ощущение грандиозности и одновременно