Кроваво-красные бисквиты - Лев Брусилов

class="p1">– Грязь – не беда, очистишься потом, если живым отсюда уйдешь!

– Да вы что! Да вы что такое говорите? Да вас в Сибирь! Да люди видели…

– Плевать людям на такого, как ты. Они, возможно, и рады, что попал ты в переделку, потому что, наверно, стоишь ты у них вот здесь! – И Кочкин указал себе пальцем на горло.

После того как соглядатая усадили на землю, фон Шпинне приступил к допросу.

– Ну расскажи нам, хороший человек, кто ты есть такой и почему следишь за нами?

– Я Канашкин Семен, полицейский агент, и будут у вас большие неприятности, если вы сейчас же не отпустите меня…

– Да что ты, Семен Канашкин, все про наши неприятности талдычишь? Ты лучше про свои подумай! – заметил начальник сыскной. – Наши будут или не будут – еще вопрос, а твои уже начались. Вот они! – И Фома Фомич коснулся пальцем ствола «браунинга», который был направлен точно в лоб агента.

– Станете стрелять, вас услышат и тогда точно в полицию сообщат!

– Да ты, я погляжу, дурак, Семен. Мы можем сделать так, что никто ничего не услышит, все будет тихо, как на кладбище…

– Нельзя так выстрелить, чтобы не было слышно! – возразил агент.

– Верно говоришь, нельзя! – согласился с ним медовым голосом Фома Фомич. – Но кто сказал, что мы в тебя стрелять будем, мы ведь и по-другому можем…

– Это как же по-другому? – спросил агент, который уже начал смекать, что его угрозы на незнакомцев не действуют.

– А вот так! – в разговор вмешался Кочкин, он приблизился к агенту и, переложив револьвер из руки в руку, вынул из правого кармана пиджака какой-то блестящий предмет. В тишине проулка раздался сухой щелчок.

– Нож? – широко открыл глаза Канашкин. Вот тут ему по-настоящему стало страшно. Пистолет не вызывает такого ужаса, как нож.

– Верно! – кивнул Кочкин. – Это нож, но не простой, а корсиканский, с выкидным лезвием. Видал такие раньше?

– Нет! – отрицательно мотнул головой агент. И по лицу его было видно, что ему в одно и то же время и страшно, и интересно. А Кочкин еще принялся нож с длинным узким лезвием складывать, потом щелчком раскрывать, и так несколько раз подряд.

– Ну, теперь-то ты понял, что спасать тебя никто не будет? – спросил соглядатая фон Шпинне.

– Да понял, я это сразу понял, просто решил вас на пушку взять, а оно вишь как – не получилось…

– Это тебе плюс, что признался, а следить ты не умеешь, весь на виду. Слежка – это искусство, а не ремесло, слежке учиться надо. Преступник, он ведь во сто крат осторожнее, чем мы, он тебя сразу же заприметит.

– Да какие у нас тут преступники в уезде, так, мелкота одна и более ничего! – отмахнулся агент.

– Вот тут, Семен, ты не прав, и у вас в уезде могут быть опасные преступники! – сказал, чуть подавшись вперед, начальник сыскной.

– Да неужто? И кто они?

– Да вот хотя бы мы, чем не преступники! – рассмеялся Фома Фомич.

– Вы не преступники! – уверенно сказал Канашкин.

– А ты откуда знаешь?

– Да уж знаю, нам донесли…

– Неужто Стратонида Ивановна постаралась?

– Говорить не велено…

– Ну а тебя за нами следить послали почему?

– Да так, чтобы знать, куда вы ходите, с кем встречаетесь…

– А вот это уже интересно… – Фома Фомич присел на корточки возле агента. – Скажи мне, Семен, вот в мае месяце из Татаяра к вам в Сорокопут человек приезжал, в гостинице Савельевой останавливался. Она вам о нем докладывала?

– Ну как же, она про всех докладывает!

– А вы в полиции знаете про то, что сын ее, твой тезка, Семен Евсеевич Савельев, выдает себя за полицейского, и они на пару с мамашей обирают постояльцев. Вам это известно?

– Нет! – поспешно ответил агент, и по глазам его было видно, что это ему известно. Более того, это все происходит с ведома полиции.

– Ну ладно, это все ваши дела. Ты мне вот что лучше скажи: за тем человеком из Татаяра тоже было установлено наблюдение?

– А как же, мы за всеми чужими следим! – кивнул Семен.

– Зачем?

– Да на всякий случай, мало ли. Своих мы всех знаем, знаем, чего от них ждать, а у приезжего поди разберись, что в голове. Да и потом, зачем он в Сорокопут приехал? Это ведь тоже, как ни крути, подозрительно…

– А что же в этом подозрительного? – не понял агента Фома Фомич.

– Как что подозрительного? – удивился тот непонятливости чужаков. – Сам приезд. Ну зачем человеку в Сорокопут приезжать, что у нас тут можно делать? Ну что? – агент сел и прислонился спиной к забору. – Достопримечательностей никаких.

– А колокольня? – указывая на возвышающийся недалеко шатер, спросил Кочкин.

– Да что колокольня? Невидаль какая! В других местах, что ли, колоколен нету, чтобы к нам в Сорокопут ехать?

– Получается, все, кто к вам приезжает, уже под подозрением?

– Да, потому у нас и спокойно, что мы следим за всем!

– Понятно! – сказал фон Шпинне. – Значит, за человеком из Татаяра вы тоже следили?

– Следили!

– А кто следил?

– Да я же и следил, у нас больше некому…

– Сколько дней этот человек был в Сорокопуте?

– Четыре дня! – ответил Семен.

– И что, все четыре дня ты за ним следил?

– Да, все четыре дня.

– Он тебя заметил?

– Думаю, что нет, а там кто его знает? Вот вы заметили…

– Ну, ты не равняй! – воскликнул Кочкин.

– Стало быть, сможешь нам рассказать, где он у вас тут бывал? – останавливая жестом чиновника особых поручений, спросил у агента фон Шпинне.

– Нет, не расскажу! – отрицательно замотал головой агент.

– Почему? – ласково спросил Фома Фомич.

– Потому что сведения эти секретные, и не могу я случайным людям их рассказывать. Оно ведь еще не понятно, кто вы такие!

– Похвально! И что нам нужно сделать, чтобы ты рассказал?

– Вам ничего, а мне разрешение нужно спросить…

– У кого?

– Как у кого? У исправника нашего, у Померанцева Никиты Станиславовича. Вот ежели он даст такое разрешение, тогда пожалуйста, расскажу, а так – хоть режьте…

– Хорошо, тогда нам только и остается, что зарезать тебя… Да шучу я, не бойся. Давай поднимайся. Меркурий Фролыч, помоги Семену, пойдем к исправнику. Он где сейчас?

– Известно где, дома!

– А почему он дома, а не на службе?

– Животом мается, съел чего-то несъедобного, вот и несет его… – Агент не смог сдержаться, прыснул со смеху, но тут же зажал рот ладонью и успокоился.

– Оно, конечно, не хотелось бы отвлекать человека в то время, когда у него медвежья болезнь, однако другого выхода у нас нет. Веди