Мертвый невод Егора Лисицы - Лиза Лосева

холмиками. Курганные могильники со временем образовывали целые некрополи, города мертвых. Бывало и так, что на высоких курганах, которые не подтопляются, люди позже устраивали местные кладбища. Другие обходили их стороной, считая нехорошим, нечистым местом. Рельеф берега постоянно менялся, то уходя в море и осыпаясь, то обнажаясь, отдаваясь людям. Часть захоронений тем самым оказывалась в вымытых водой пещерах в склоне холма.

«Степные пирамиды», которые раскапывала партия Гросса, стояли особняком. Основной курган краеведы уже срыли, открыв крупное захоронение, нечто вроде общей могилы. Устроена она была просто — глубокая входная яма и сбоку погребальная камера. Вход в нее запирали, приваливая камни. Несколько таких камней одного размера торчали в стороне, выстроенные по кругу глубокой ямы. Я подошел. На первый взгляд ничего интересного — земля, бутылки, перевернутое ведро. Стенки коридора, спуска в погребение, укрепили бревнами. Грубые ступени уходили вниз, где, присев на корточки, возился человек.

— Полагаю, это вы из полиции? — Он поднял голову, приветственно взмахнул рукой.

— Из милиции, да.

— Сейчас поднимусь, подождите. — Выбрался из ямы и представился: — Мирон Сушкин.

Рубашка линялая, закатанные рукава, обгоревший на солнце длинный нос, донкихотская бородка с рыжиной. Пестрая шапочка, наподобие тюбетейки. Из-под нее торчат края не слишком чистой повязки. Я назвал свое имя.

— Я сразу понял, кто вы. Чужие здесь бывают нечасто, а местные в целом недоверчиво относятся к курганам. А этот овраг, — он показал рукой, — и вовсе пользуется дурной славой.

— Это из-за змея? Протесты против раскопок?

— В сущности, ерунда, — он улыбнулся. — Ругались, конечно, не раз. Даже ссора большая вышла с Гроссом.

Несколько человек прислушивались к нашему разговору. Среди них один выделялся ростом, курил — обвислые усы, широкоплечий. В стороне слышался голос Гросса, раздающего какие-то указания.

— Исторической ценности нашей работы не понимает никто. Ни местные, ни новые власти, — продолжал Сушкин. — Интересуются только, много ли золотых предметов и украшений мы нашли.

– А много?

— Да не в золоте дело! — К нам подошел Гросс. — Предметы быта бронзового века намного любопытнее! Смотрю, вы уже познакомились? Сушкин — один из немногих действительно грамотных участников партии. И один из тех, с кем вы хотели поговорить.

— Так вот, дело не в золоте! — Гросс отвлекся на находки из раскопа. — Керамическая и стеклянная посуда гораздо… вот! — он поднял с расстеленной простыни глазурованную чашку, — гораздо более ценны с точки зрения науки! А рыболовные грузила, зернотерки? Удивительный источник информации!

По Гроссу выходило, что только жалкие неудачники, которым не досталось зернотерок, вынуждены удовлетвориться находками золота. Его снова кто-то отвлек. Я повернулся к Сушкину.

— Не отрицаю важность находок, керамики и остального, но выходит, что и нападать на партию было ни к чему? Ведь ценностей не везли?

— Как вам сказать… Везли ящики с хрупкими предметами, укутанными в солому. — Мирон присел на краю ямы. — Это могло навести на мысль, что внутри нечто ценное. Впрочем, кое-что из серебра было. Наборный браслет, серьги, застежка плаща. Потом еще бусины из сердолика и бирюзы. Бронзовые наконечники стрел.

— Расскажите, как вы работаете, я ведь профан.

— Все находки вносим в опись. Это вроде журнала с описанием находки и указанием места ее нахождения. Если вещь тонкой работы, делаем слепок. После упаковываем и отправляем в Ряженое. А потом в город.

— Все вместе или, может быть, особенно ценное отдельно?

— Разом! Из Ряженого приходит подвода. Если дорога непроезжая, тогда лодка. В тот день мы задержались, поехали уже в сумерки.

— Почему вышла задержка?

— Гросс что-то дописывал, просил подождать. Но ведь нас всегда сопровождают. На всякий случай. Недалеко отъехали, тут и выскочили на нас. У нас ружья есть, охотимся, но палить в сумерках не с руки, да и растерялся я, кабинетный работник, стреляю весьма средне. — Он смутился, потер ладони. — Федор, может, больше вспомнит. — Сушкин окликнул, и один из тех, что прислушивались к разговору, поправил вислые усы, подошел, протянул руку:

— Сведыня Федор.

— Нападавших вы разглядели? Может, узнали кого-то?

— Да как их узнать? Лиц не рассмотреть. Они же ряженые, в мешках, кудлатые, как черти.

Мирон, подтверждая эти слова, кивнул, пробормотал, что было темно, как в преисподней, и снова полез в свою яму.

Федор Сведыня оказался толковым рассказчиком. В целом картина получалась такая. Поехали поздно, но такое бывало и раньше. Той же дорогой, что и всегда. Сейчас она все равно одна, проезжая. Сколько человек на них напали — не ясно. Вытащили из телеги и расколотили ящики. Взяли мелкие серебряные и бронзовые предметы. Прихватили несколько глиняных сосудов с росписью. Мирон Сушкин, выставив из ямы голову, как петрушечник, задумался, но сказал, что прибавить к словам Сведыни ему нечего. Накануне никто подозрительный на раскопе не крутился или не заметили.

Последнее я вполне допускал: увлеченные работой энтузиасты на сиюминутные события внимание обращали не слишком. Я сказал, что хотел бы позже посмотреть описи находок.

— Они в палатке Гросса, я провожу вас. — Сведыня показал на палатку в стороне. Из ямы наконец вылез и весь Сушкин, принялся очищать инструменты.

— Я врач, позвольте осмотрю вашу травму. — Я указал на его повязку, попросив Сведыню чуть подождать.

— Ну, если хотите. — Он снял шапочку, сунул в карман.

Удар был приличный, отек и ссадины серьезные. Нанесли, очевидно, тяжелым предметом неправильной формы. Вокруг гематомы (ушиба) остались царапины от зазубренного края.

— Чем это они вас? На приклад не похоже.

— Да кто его знает… Как там этот бедняга, молодой милиционер, который был с нами?

— Лежит в хате, фельдшер за ним присматривает.

Описи, похожие на амбарные книги, были заполнены плотно мелким почерком, кое-где попадались и рисунки. Один из них привлек мое внимание, я поднес лист повыше к свету — навершие топорика. Начинало темнеть, и я решил, что пора найти Гросса — узнать о лодке, чтобы вернуться в Ряженое. Подойдя к знакомой яме, заглянул внутрь. Фонарь «летучая мышь» на полу давал прилично света. Голос Гросса рассеянно прокомментировал:

— Не свалитесь, повредите кости. — Я отступил немного, но, очевидно, волновал его вовсе не я, а ископаемые останки.

— В этом кургане настоящий слоеный пирог! — продолжал он. — Сложно сказать, кто изначально воздвиг насыпи, но известно, что курганы использовались по прямому назначению сотни лет. Своих мертвых в нем хоронили сначала «ямники» — это культура бронзового века. Видите положение костяка? На спине, руки вытянуты вдоль тела. Покойника посыпали ритуальной охрой. Следы сохранились на костях. Характерно для этой культуры. Позже сарматы и скифы переняли у них погребальные обычаи. Но они уже бальзамировали тела, покрывая их воском. Внутренности наполняли травами.

Гросс выбрался наружу, прихватив фонарь.

— Только вот голову из погребения мы не