Мертвый невод Егора Лисицы - Лиза Лосева

от неожиданности споткнулся, кое-как устояв на ногах. Надо мной, как стропила крыши, нависал источенный ветром позвонок с широкой реберной костью. Кость косо вонзалась в обрыв, где из нее лез жизнелюбивый, бесстрашный росток ивы. Я сообразил, что это тот самый «хребет», который я видел, когда мы шли на лодке к Ряженому.

— Допотопный кит, — объяснял Гросс, пока мы пересекали широкую тень от кости кита. — Эоцен. Называют его так по времени существования, а именно эпохи эоцена. Животное, вероятно, погибло во время Grande Coupure[64]… Смотрите под ноги!

Поздно. Неаккуратно ступив, я по щиколотку увяз левым ботинком в черном жирном иле. Гросс же уверенно шагал вперед.

— Чувствую себя Ионой, который вышел из чрева кита и оказался в новом мире, — сказал я.

Гросс не поддержал мои библейские настроения, прихлопывая жужжащих тучей мошек:

— Скелет представлен частью позвоночного столба с ребрами. Ископаемые останки были обнаружены местным жителем Холуповым. — Реплики Гросса относил ветер. — Здешние рыбаки ошибочно считают останки громадным червем или, если угодно, змеем — из-за вытянутого позвоночника.

Так вот о каком змее, к которому полезли археологи, упоминал товарищ Турщ!

— Почему же не освободят от песка? Ведь это удивительная находка!

Я оглянулся на ископаемого гиганта, над которым сновали птицы.

— Извольте видеть, дома́! — Гросс махнул вверх, где по самому краю обрыва лепились несколько хат. — Местных возмущает идея раскопок. Из суеверий. Ну и опасаются, что склон, лишившись опоры в виде древнего скелета, съедет вниз, а с ним их избы и курятники. Опасения не без оснований. Берег осыпается, того гляди дома уйдут в море.

Гросс раздраженно добавил, что местные срывают работы, ходят к Турщу жаловаться, и что он не понимает, откуда взялся нелепый слух о намерении выкопать эоцена, тогда как его партия занята только раскопками курганов.

— Пригнитесь, ветка! Фрагменты костей здесь не редкость. Рыбаки находят регулярно, — продолжал он. — Циркуляр атамана, любопытный документ семнадцатого века, указывает, что в землях войска Донского «открываются случаями не только кости, но и окаменелые деревья».

— Неужели, — поддакнул я, стряхивая шелуху рогоза. — Я профан в этой области. В какой же форме деревья в целом виде?

Гросс остановился, обтер лицо платком.

— Вот. — Он достал из кармана и протянул мне нечто, похожее на темный камень. — Поверхность древней коры. Местные, конечно, уверены, что это чешуя их змея, — он кивнул на позвонки.

— Потрясающе интересно. — Я вытащил ботинок из особенно глубокой, приемистой лужи ила, осторожно передал находку обратно.

— К тому же на раскопки ископаемых гигантов нужны значительные средства, — продолжил ученый, — а понятных барышей они не обещают. В Америке Великий американский инкогнитум[65] наделал шума. Но то в Америке, а здесь… Здесь все озабочены поиском кладов. Слышали уже, наверное, про клад атамана Ефремова? Многие им грезят. А если не им, так сокровищами Разина.

— И что, в самом деле был клад?

— Как вам сказать. В «расспросных речах» брата Разина есть подробность об острове с приметной вербой — «кривой посередке», где закопаны ценности. Но твердых доказательств нет.

— А упомянутый остров что же? Получается, этот? — Я осмотрелся.

Гросс обернулся.

— Доподлинно неизвестно. Истории эти особенно пагубно влияют на некрепкие умы. Заманчивостью идеи простого обогащения. Вот вам пример. В трудах местного краеведа описан казачий есаул, увидевший во сне клад. Одержимый этим «откровением», он двадцать лет вел раскопки, отыскивая место, которое ему приснилось.

— И нашел?

— Нашел. Горшок монет, ценных больше в научном отношении. — Гросс сдвинул в сторону метелку рогоза. — Если в этих местах усердно копать, то обязательно что-то отыщется. В округе бугровщики, здешние кладоискатели, копают постоянно — щупы в сажень.

— К слову, о находках. — Я порылся в кармане и протянул ему медальон, найденный на теле Любы Рудиной.

Гросс покрутил его в пальцах.

— Это змеевая луна, змеевик[66], — пояснил он. — Местные считают, что их разбрасывает змей, прельщает.

Солнце, слепящий блеск мелкого моря, крики птиц, однообразная дорога… Шуршат и осыпаются метелки рогоза, чешется шея. Между песком и морем ныряет монотонный голос Гросса:

— Местное суеверие связывает останки кита, по-здешнему мифического «змея», с сокровищами. — Голос его тонет в плеске волн. И снова выныривает: — Курганы поблизости от хребта слывут завороженными. Бугровщики их не трогают. К слову, поразительно, но суеверия не мешают вере! Вполне мирно уживаются жития, службы, обряды и — вот это! — Гросс приостановился, махнул рукой нам за спины.

Мы зашагали дальше. Погода портилась. Поднялся ветер, волны стали настойчивее. Зарядил дождь, мелкий, противный, как комариные укусы. Расспрашивать стало некогда, я больше следил за тем, куда поставить ногу, чтобы не съехать по скользкой гальке узкой прибрежной полосы. Гросс шагал далеко впереди.

— Некто Барбаро, путешественник-венецианец, напрасно потратил несколько лет, разыскивая в этих местах мифический курган с сокровищами, — громко говорил он.

Земля размокла, из-под ног ползла глина с песком. Подробности о поисках клада ветер растаскивал над морем. Я невольно сочувствовал неведомому венецианцу, которому наверняка приходилось месить глину при всякой погоде.

— Может, на лодке было бы быстрее? — Я уже не обращал внимания на ил, чавкающий внутри ботинок.

— Не переношу качку, а сегодня вон как разгулялось. К тому же вы человек молодой, наверняка предпочтете прогулку, — усиливая голос, Гросс рассказывал что-то о раскопе. — Нам удалось найти интереснейшие погребения, бронзовый век! Может, и старше…

Я удержался от искушения сказать, что вполне ощущаю себя постояльцем этих погребений. Судя по солнцу, разрезавшему черноту облаков, прогулка в обход заняла пару часов, не меньше.

— Далеко еще?

— Уже пришли. — Гросс ловко полез по тропинке наверх.

* * *

Не знаю, что я ожидал увидеть, может, какие-то развалины, стены, но вместо этого передо мной оказался расчищенный от травы, довольно большой участок со множеством ям разных форм и размеров. Берег здесь сильно выступал вперед, отвоевав у моря значительную часть суши. Основная работа шла на окраине мыса, вдоль глубокой балки. Позади лежала полосатая степь, желтая и лиловая.

Солнце слепило, и от контраста с черными тучами глазам было неуютно. Повсюду громоздились горы песка и глины. Левее стояли шалаш с навесом из парусины и несколько палаток. Удобно и умно устроенный лагерь. На фоне хмурого моря копошились черные фигуры с платками на головах, носили, перекладывали, копали. Двое рабочих проволокли мимо брезент с веревочными ручками. Усадив меня у одной из палаток, Гросс отошел, сказав, что разыщет участников партии, на которых напали. Мне принесли чай, пахнущий травой, горький.

Из объяснений Гросса я хорошо представил общую картину раскопок. Степь в этих местах усеяна курганами кочевых племен. Самые старые почти сровнялись с землей от времени, выступали над залитыми полями невысокими