Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов

не может. И не потому, что глуп, а потому что злодей умён.

– Может быть, вы и правы, но я всё же останусь при своём мнении… – потёр нос Кочкин.

– Это твоё право, только помни, – никогда нельзя недооценивать противника!

– А разве судебный следователь нам противник? – съязвил Меркурий.

– Нет, он нам не противник, но и не совсем друг! И помни, нам с тобой нужна справедливость, а ему награды, и плевать, за что он их получит.

– Вот вроде и правильно вы говорите, и доказательно, даже заслушаться можно, а всё одно как-то… – Меркурий замолчал, прикусив губу, – шероховато на душе!

– Ну так что же ты хотел, тишь да гладь? Правда всегда такая – шероховатая, как столярный рашпиль. Если пройдёт по человеку, то кожу до мяса обдерёт. За это её никто и не любит. То ли дело ложь, бархатная, усыпляющая, мягкая… Но ложь потому и мягкая, что правда ей развернуться во всю ширь не даёт, а не будь на свете правды, вот тогда бы мы и увидели настоящую личину лжи. И содрогнулись бы. Так что пусть будет истина всегда и во всём, а мы будем за неё держаться. Она не обманет и не подведёт!

В кабинете начальника сыскной наступила тишина, которую нарушали мерное с негромким похрустыванием тиканье часов в ореховом футляре, шарканье ног агентов внизу да далёкий, доносящийся с улицы городской шум.

Глава 18

Коломятов ведёт себя странно

Кочкин пришёл к начальнику сыскной с докладом об успехах слежки за Коломятовым.

– Уж очень странно он себя ведёт! – сказал, усаживаясь на диван, Меркурий Фролыч.

– Поподробнее, – не отрывая глаз от лежащих на столе бумаг, поинтересовался фон Шпинне.

– Ну вот, например, вчера ходил на живодёрню…

– Зачем? – Фома Фомич, наконец, посмотрел на Кочкина.

– Разговаривал там с приказчиком Горбуновым!

– О чём? Вы его допросили?

– Нет!

– Почему?

– Боимся спугнуть. Мало ли как поведёт себя этот Горбунов. Всякого от необдуманных действий нужно чем-то удерживать, а на Горбунова у нас нет ничего…

– Что, совсем чистый? – спросил начальник сыскной, точно не верил.

– Ну, раньше никогда не попадал в поле зрения сыскной полиции. Сейчас за ним приглядываем, может, и найдётся слабое место. – Последнюю фразу Кочкин проговорил несколько мечтательно.

– Ладно, посещал Коломятов живодёрню, говорил с приказчиком, что он там ещё делал?

– Да вот тоже непонятно. Живодёрня стоит на отшибе, рядом пустырь, они там свалку устроили…

– Что выбрасывают?

– Кости! И вот он там ходил…

Начальник сыскной задумался, потирая рукой лоб, смотрел на Кочкина исподлобья, то опускал глаза, то поднимал, наконец проговорил:

– Действительно, странно. Что его там заинтересовало? Я так понимаю, агент не смог подойти близко?

– Не смог, место открытое. Если бы на агенте ещё одежонка была какая-нибудь нищенская, то подобрался бы, а в чистом… он сразу бы насторожил Коломятова, – пояснил Меркурий.

– А издали что было видно?

– Говорит, ходил Коломятов по этой свалке около получаса и вроде искал там чего-то. Ворошил кости ногами, наклонялся…

– В руки что-нибудь брал?

– Нет…

– Да, нам бы, конечно, поговорить с приказчиком, узнать, о чём его спрашивал Коломятов, но пока, согласен с тобой, делать этого не будем.

– Следим за Горбуновым. Кто знает, может быть, что и выясним. Грешки, они ведь у каждого есть, – правда, не всегда их сразу видно.

– Хорошо! – кивнул Фома Фомич. – Со свалкой более или менее понятно. Что Коломятов ещё вчера делал?

– Посещал парикмахерскую… – ответил Кочкин; хотел ещё что-то добавить, но потом передумал.

– Какую?

– Салон мадам Кулибабы.

– Ты только погляди на него, работу ищет, а стрижётся дорого! – бросил фон Шпинне.

– И что странно, он почти все цирюльни обошёл, а сел только у Кулибабы!

– Вот как? А это уже интересно! Он что-то искал и, похоже, нашёл у Кулибабы. Не могу в голову взять, что именно. Он в парикмахерской с кем-нибудь заговаривал?

– Нет, его стриг еврей Казик, он всё время болтал, а Коломятов молчал и слушал. Это всё, что видел агент через стекло… Потом Коломятов расплатился и ушёл.

– Я надеюсь, агент на свалке и агент возле парикмахерской – это разные люди? – спросил фон Шпинне.

– Как же иначе? Мы стараемся сделать всё, чтобы Коломятов не обратил на нас никакого внимания! – заверил Кочкин начальника сыскной.

– Вначале он был на свалке, а потом ходил по парикмахерским?

– Да, в таком порядке!

– Ну, что ж, продолжайте наблюдение, старайтесь не попасть в поле его зрения. Но уж если попадёте, сделайте всё, чтобы он не понял, кто вы такие! – После наставлений Фома Фомич отпустил Кочкина.

* * *

Полицейский агент Демидов, которому было поручено следить за Коломятовым, стоял в переулке, примыкавшем к улице Кирпичной, и не сводил глаз с дома Якушевой. Там, в небольшой чердачной комнатушке, съехав с прежнего места, поселился Коломятов под своим собственным именем. Хозяйке, как смогли выяснить агенты, сказал, что раньше служил в полиции, даже рассказал, где именно и кем, а теперь вот ищет работу.

Светало. Демидов простоял тут почти всю ночь, было зябко, хотелось спать, но он помнил наказ Меркурия Фролыча: глядеть во все глаза. Человек, за которым они следят, очень и очень хитрый, может в одно ухо коню влезть, а из другого выбраться, но уже древним старцем. По словам Кочкина получалось, что это вовсе и не человек из мяса, жил и костей, а какой-то чародей сказочный, а то и вовсе – бес! Потому-то Демидов и стал задаваться вопросами, а что этот Коломятов делает в Татаяре, почему живёт на чердаке? Ведь с его способностями можно жить где угодно, даже в царском дворце, а он нет, здесь поселился. Эти сомнения Демидов напарнику высказал, но тот только отмахнулся, сказав при этом, что в их деле лучше не ставить под сомнение то, что говорит начальство, иначе и до беды недалече.

– Наше дело, – начал он тихо, – выполнять то, что от нас требуют и за что жалованье платят! Сказано следить – значит, будем следить! Всё просто.

Демидов для вида согласился с напарником, но в душе остались сомнения, что человек, за которым они следят, не такой уж и хитрый на самом деле. «Хитрый» в мозгу Демидова выглядел по-особенному, с прищуром, с плутоватыми глазами, которые снуют из стороны в сторону, точно челнок у ткацкого станка.

Если говорить честно, то у Демидова был грешок, вернее слабость: хотелось ему самому быть хитрым, изворотливым, и даже не столько «быть», сколько походить на хитрого, чтобы все вокруг думали – вот он какой, с ним лучше