В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари

Аврелий рассказал ей о визите к ее конкуренту.

— Ах, Демофонт, он себе не изменяет! Жадный как гарпия, но говорят, лекарь он неплохой.

— Ты его хорошо знаешь?

— Не очень. Пару раз я уводила у него клиентов, но только тех, что ему не по вкусу, потому что у них кошелек тощий. Ему удобнее подновлять потаскух, чем заниматься сложными случаями.

— Я заметил.

— Но и он играет свою роль: помогает поддерживать в здравии и бодрости богатых посетителей борделя Оппии. Видишь ли, когда девушка заражается, ее тут же вышвыривают. Некоторые приходили лечиться ко мне после того, как Демофонт лишил их работы.

— Но как же ты справляешься, со всеми этими бедняками, что платят тебе курами да салатом?

— У меня есть и богатые клиенты, сенатор. Именно они позволяют мне держать амбулаторию и покупать вот такие инструменты. Ты хоть представляешь, сколько они стоят?

— Но ты проводишь дни среди нищих и оборванцев!

— Не думай, что я делаю это из чистого добросердечия. Болезнь не знает сословий, дорогой магистрат, и я за один день здесь, в этой дыре, узнаю больше, чем все Демофонты Рима во дворцах истеричных матрон.

— Скоро ты, как и твой выдающийся коллега, повторишь, что для изучения медицины нужны поля сражений.

— Что до этого, то вы, римляне, за последние века действительно постарались, чтобы дать нам возможность учиться!

Патриций обиделся: значит, и Мнесарета не была чужда высокомерию эллинов, убежденных, что они — единственные цивилизованные люди в мире невежественных варваров. Аврелий хорошо это знал после многих лет, проведенных бок о бок с Кастором.

— И всему-то вы научили нас, бедных неграмотных вояк, годных лишь на то, чтобы резать друг друга в бою! — уязвленно выпалил он.

— Я этого не говорила. Но чем был бы Рим без оплодотворяющих объятий Эллады? — с иронией ответила она.

— Он был бы просто властелином мира, — тут же парировал патриций, не желая уступать.

Мнесарета рассмеялась.

— Это правда. Мы, со всеми нашими знаниями, даже свободу не сохранили и теперь стали вашими подданными, — признала она с тенью грусти. — Но ты другой, сенатор. Ты мне нравишься, потому что умеешь держать удар. Пару часов назад, когда я заставила тебя ждать, я думала, ты уйдешь в ярости, а может, и вернешься со стражей. А ты вместо этого сел в очередь среди торговок зеленью и мусорщиков.

— О, не приписывай мне смирения и терпения, Мнесарета! Предупреждаю, я ими начисто обделен! Как и любой патриций знатного римского рода.

— Тогда почему ты ждал?

— Я решил, что оно того стоит, когда увидел тебя.

— Оставь, сенатор! — прервала его гречанка. — Эти красивые фразы прибереги для жеманных матрон! Чтобы покорить меня, пары медовых словечек мало!

— Мне ведь еще нужно было получить сведения… — оправдывался Аврелий, в ярости на самого себя за то влечение, что он испытывал к этому несносному созданию.

«Полегче, — говорил он себе, — эту не купишь ни подарком, ни красивой речью. Она тверда как камень. Успокой ее, Аврелий, не дай ей усомниться в тебе…»

— Скажи, ты думаешь, Дина сама вызвала у себя аборт?

— Возможно, не совсем сама. В любом случае, она, должно быть, обратилась к неумехе. К знахарке, может быть, к одной из этих старых вонючих ведьм, что торгуют дрянью под видом чудодейственных лекарств. Или к подруге, к служанке.

Перед глазами Аврелия возник образ Шулы, старой Шулы с этой мерзкой бронзовой иглой в дрожащих от медовухи пальцах.

Он отогнал это видение. Нельзя об этом думать сейчас.

Позже он вернется в гетто и снова допросит старуху.

Но не сейчас.

А что, если гречанка солгала? Что, если это именно она провела злосчастную операцию? Разумеется, она в этом не признается.

Как пробить брешь в ее железной броне? Патриций не собирался так просто сдаваться. Нужно было копнуть глубже, увидеть ее снова.

Найдя благовидный предлог для своего тайного желания, Аврелий пошел в атаку.

— Я хочу отплатить за твое любезное гостеприимство, лекарь. Ты придешь ко мне на ужин? — спросил он с притворным безразличием.

— Ты приглашаешь меня на настоящую оргию, какие устраивают в больших патрицианских домусах, сенатор? С волнующими танцовщицами и яствами-афродизиаками?

— Я опущу музыку и танцы, если они тебе не по нраву. Что до яств-афродизиаков… боюсь, мой повар других и не знает.

— А, яйца чаек, устрицы, омары и куча чабера, полагаю! И подумать только, хватило бы и обычного сельдерея!

— Сельдерея? Правда? Кто бы мог подумать! Мне определенно нужен совет лекаря. Я готов оплатить твой визит!

— Осторожнее, сенатор. Для такого, как ты, счет может оказаться особенно высоким, — предостерегла его гречанка.

— Так ты придешь? — снова спросил Аврелий не без легкой тревоги.

— Конечно, почему бы и нет? — улыбнулась она, провожая его к двери.

На пороге Аврелий помедлил. Ему не хотелось уходить вот так, со смутным чувством, будто с ним обошлись как с дерзким школяром.

Уверенность Мнесареты ужасно его раздражала, но против воли влекла.

Повернувшись к ней, он мягко притянул ее к себе, обвил рукой ее шею и с нарочитой медлительностью поцеловал, сам не понимая, утоляет ли он желание или просто утверждает свое превосходство.

Затем он вырвался из тревожного полумрака амбулатории на залитую светом улицу.

Он вышел в переулок с легкой головой и смутным чувством эйфории. Направляясь к носилкам, он поймал себя на том, что напевает.

Дородная простолюдинка с руками, полными корзин, удивленно уставилась на него, когда он, рассеянный, прошел мимо, не заметив ее и едва не сбив с ног.

Смущенный Аврелий тотчас вновь преисполнился достоинства, приняв то самое серьезное выражение лица, которое ему так трудно было сохранять надолго даже в Сенате во время речей коллег.

Пышная плебейка, уже открывшая было рот для брани, тут же его закрыла, сраженная его суровой осанкой магистрата.

IX

Шестнадцатый день до октябрьских Календ

— Ну как сегодня хозяин, подступиться можно? — осведомился Кастор.

— Попробуй ты, ты же у него свет в окошке. Я с ним и словом перемолвиться не могу! — ответил взбудораженный Парис.

Обстоятельства вынудили двух вольноотпущенников, между которыми никогда не было теплых чувств, заключить хрупкий союз перед лицом серьезной угрозы.

— На меня не рассчитывай, с тех пор как он познакомился