Отпечаток вины - Дмитрий Одиссеев

доберусь до своей цели. Я проснулся на следующее утро в холодной, пустой комнате, которая принадлежала соседям – семье Ивановых. Мои ноги ощущали неровности деревянного пола, а запах гаря всё ещё витал в воздухе, въевшись в волосы и одежду. Я сидел в углу, обхватив колени руками, пытаясь согреть себя в этом чуждом мне месте. На улице шли разговоры. Мужчины обсуждали пожар, обвиняя то неверное обращение с керосином, то злой умысел, но никто даже не догадывался, что в этом доме происходила настоящая трагедия. «Пётр?» – тихо окликнула меня соседка, Мария, невысокая женщина с мягкими чертами лица и постоянной заботой в глазах. Её голос был тёплым, но разбитым от сострадания. Она медленно опустилась на корточки передо мной, обхватив мои плечи так осторожно, будто боялась разбить меня, как фарфоровую чашу. «Ты… ты хочешь поговорить?» Я медленно покачал головой. Я не хотел говорить, я не мог говорить. Всё ещё стоял перед глазами тот человек в капюшоне, те голоса родителей, которых больше нет, и пожар, который уничтожил всё. Мои пальцы машинально сжали обрывок ткани, который каким-то образом сохранился после ночи – кусочек маминого платка, пропитанного запахом дыма. На улице началась суета. В город приехала полиция, но их обыденные лица не выражали ни спешки, ни беспокойства. Следователь, худощавый мужчина в старом сером пальто, лениво прохаживался вокруг пожарища, то и дело крутя в руках дешёвую сигару. Он выглядел так, будто уже заранее знал исход своего «расследования». Очередное дело, которое никто не будет разбирать до конца. Очередные «трагические обстоятельства». Я наблюдал за ним из окна. Его помощники, переговариваясь, собирали остатки дома, выискивая что-то, что хоть на минуту могло бы привлечь их внимание. Один из них поднял обугленную игрушку, что когда-то была моим медвежонком, и с брезгливым жестом отбросил её в сторону. Что-то сжалось внутри меня – гнев или отчаяние, мне тогда было сложно понять. «Тут ничего», – бросил кто-то из помощников. Следователь кивнул и без особого интереса перевёл взгляд на соседей, словно ждал их слов.

– Это могло быть случайностью, – начала Мария, едва подняв руку. Её голос был неуверенным, но она старалась говорить чётко. – Но, может, кто-то видел что-то подозрительное? Шум или людей у дома? Следователь выпрямился и посмотрел на неё с легкой усмешкой. Ему не нужно было ничего объяснять – у него уже был ответ, на который он сделает отчёт.

– Людей вроде вас всегда интересуют такие… нюансы, – сказал он с ленцой. – Но иногда огонь – это просто огонь. Не трогайте мальчишку, – добавил он, кивнув в мою сторону, – ему и так достаточно горя. Гнев заклокотал в моём детском сердце. «Просто огонь?» Как они могли это сказать? Как могли не видеть, что за этим стояло нечто большее? Мои кулаки сжались, а я мысленно клялся, что однажды найду этого человека, который забрал у меня всё. Найду сам, раз уж никто другой этого делать не собирается. Тот день остался размытым в моей памяти. Кто-то пытался утешить меня, кто-то говорил об обязанностях полиции и судьбе. Но ни один из них не осознавал того, как важно было для меня услышать хотя бы искру надежды на правосудие. Однако надежды не было. И тогда, среди горя и растерянности, я впервые по-настоящему осознал, что правда – это не то, что придёт само. Её нужно искать. Или бороться за неё. Ночь с её холодом и дикой тишиной сменилась серым утром, но в моей душе не стало ни светлее, ни теплее. Я сидел на пороге дома Ивановых, слушая, как нестройный гомон голосов соседей обсуждал всё произошедшее. Чьи-то разговоры, казалось, звучали из другого мира. Взрослые спорили о причинах пожара, бросали друг другу пустые обвинения. Но никто – никто! – не осмелился упомянуть того человека, что явился в нашу жизнь, как призрак из ночи, и разрушил её. Дым ещё витал над остатками нашего дома. Он поднимался к пасмурному небу, как будто сам воздух хотел стереть эту трагедию. Я смотрел на это пепелище и молчал. Слова казались ненужными; мне было не до разговоров. Что бы я ни сказал – это бы ничего не изменило. Родителей больше не было. Следователь, тот самый мужчина в сером пальто и с ленивой сигарой в руке, ходил среди обломков. Он старательно делал вид, что занят работой, но его глаза блуждали без какого-либо интереса. Это была рутина для него, обычное дело, не более. Я наблюдал за ним, чувствуя, как внутри меня копится злость. Мне хотелось кричать, броситься к нему, потребовать, чтобы он что-то сделал. Но вместо этого я просто сидел, сжимая в руках остатки маминого платка, как будто он был моим последним связующим звеном с ними. – Послушай, мальчик, – вдруг обратился ко мне следователь, когда его глаза встретились с моими. Его голос был резким, но не грубым, скорее усталым. – Я понимаю, ты переживаешь. Но тебе лучше думать не о том, кто виноват, а как жить дальше. Это жизнь. Жизнь? Его слова ударили меня, как удар по лицу. Какое он имел право говорить мне о жизни, когда моя собственная жизнь в эту ночь была разрушена? Я хотел крикнуть ему это в лицо, но вместо этого мой голос сломался, и я только прорычал:

– Вы даже не попытаетесь найти его… того, кто это сделал? Он пожал плечами, отпустил в воздух кольцо дыма и отвернулся. – Если бы каждый пожар был чьим-то преступлением, у нас бы и руки, и головы закончились. Да и кто захочет с этим возиться? – Он посмотрел на пожарище ещё раз, как будто пытаясь убедить самого себя. – Иногда огонь – это просто огонь. Мои пальцы сжались в кулаки. Неужели это всё? Просто забыть, просто отпустить? Нет. Я уже знал, что не смогу смириться. Если он не собирается искать правду, то я найду её сам. Этот момент стал моим первым осознанным решением, моим первым шагом на пути, который определит всю мою жизнь. События того дня размазывались в памяти, словно акварельные краски. Я помню, как Мария взяла меня за руку и отвела обратно в дом, заставляя поесть хоть что-то. Еда не шла в горло, но она настаивала, говоря, что без сил я ничего не добьюсь. Тогда я молчал, но её слова остались со мной: «Ты должен быть сильным, Пётр. В этом мире сильные выживают и побеждают.» После трагедии всё вокруг стало казаться чужим. Дом Ивановых был тёплым и безопасным, но в те дни мне казалось, будто это