Иоанна Хмелевская (Избранное) - Хмелевская Иоанна

Погода чудовищно разбушевалась: дикий ветер и дождь со снегом. Я придумала: на ипподром!

Пламенная страсть к рысакам не ослабевала во мне ни на минуту, Мартин поддержал мое решение.

Я родилась в апреле. Апрельские никогда не выигрывают, им вечно не везет, не про нас всякие там лотереи, тотализаторы и розыгрыши призов. Мартин тоже апрельский, поэтому если нам и случалось что-то выиграть, то исключительно в те немногие минуты, когда наша невезучая судьба клевала носом от усталости.

Один раз приключилось истинное чудо: мы выиграли сто пять крон, и нам удалось дотянуть до получки.

Разрешение на работу устраивал для меня господин фон Розен (он был миллионером, городским советником, родственником королевской семьи, а предки его вели род от святого Войцеха), делал он это по-датски, то есть неспешно. Получила я это разрешение только через три месяца, зато приобрела его практически навсегда.

Что же касается нашего совместного существования в прачечной, то мы все жутко ссорились по разным поводам. Политика, автомобили, билеты на муниципальный транспорт, мнения о людях, преимущественно посторонних, собственная рассеянность… Не помню, что еще, но тем для ссор хватало с избытком. Зато ни разу в жизни не случилось нам поссориться на бытовой почве. Мы с Алицией сроду не сердились друг на друга за невымытые тарелки, некупленный хлеб, разбросанные тряпки, захламленные стол и кровати, потерянные вещи, затоптанный пол и всякое такое прочее. Мы не придирались друг к другу, каждая могла заниматься чем угодно и оставаться в личных вопросах при своем интересе.

В Париже состоялся очередной съезд Союза женщин-архитекторов. Алиция получила приглашение.

— Ну и в чем мне ехать? — спросила она растерянно. — В прошлый раз на мне был норковый палантин, а теперь что? Палантин я тогда одолжила!

Я задумалась.

— А ты возьми да и купи. Ведь у тебя на это есть деньги.

Алиция изумленно удивилась:

— Слушай, а ведь ты права!

Перед самыми своими именинами Алиция вместе с Торкилем пробежалась по меховым магазинам. Торкиль капризничал и вел себя ужасно. Представляете, он не разрешил ей купить самый красивый, идеального оттенка и прекрасно сидящий палантин! Торкиль буквально выволок ее из магазина, убеждая поискать вещь получше.

— Уж не знаю, что он вообще себе вообразил! — сообщила мне Алиция по телефону, злая, как черт. — Как я сейчас себя ругаю, что сразу не купила тот, так мне понравившийся! Ничего лучшего я не видела.

— Ну так завтра пойди и купи, — утешила ее я.

На следующий день были именины Алиции. Она позвонила мне сразу же, как только я пришла на работу, чуть не плача от умиления.

Оказывается, Торкиль придумал коварный план. Рано утром он поздравил ее и положил на одеяло сверток, перевязанный ленточкой. Это и был тот самый палантин, о котором она так мечтала.

Я тоже едва не прослезилась. Подумать только! Палантин стоил пять с половиной тысяч крон, никто в Дании таких подарков не делает, разве что король может королеве подарить какую-нибудь вещичку крон так за пятьсот. А пять с половиной тысяч — это же с ума сойти!

— Подозреваю, что Торкиль меня любит, — признала Алиция очевидный факт.

— Да быть того не может! — вежливо удивилась я. — Но допускаю, что в этом смысле ты права.

Вскоре в нашу прачечную нагрянул Войтек. Сбежала я с родины именно из-за него, но время и расстояние сделали свое черное дело. Я смягчилась и устроила ему приглашение через господина фон Розена.

Деньги на подержанный автомобиль я уже скопила. Заранее было известно, что покупать машину нужно в Гамбурге, был у меня адрес какого-то типа, который мог бы квалифицированно помочь с покупкой.

Отправилась я за машиной одна. Условившийся со мной тип меня дождался и помог. Золотой человек! Он заслужил цистерну польской водки, а не жалкую литрушку, которую я ему привезла. Он меня повозил по Гамбургу на моем «Фольксвагене», показал кое-какие достопримечательности и доставил к парому.

От нервотрепки, напряжения и усталости меня стала жутко донимать печень. На паром я въехала последней. В Рёдбю ждал Войтек и безумно нервничал.

— Садись, моя радость, и рули, — пробормотала я вяло. — У меня нет сил. — Дальше я уже лишь механически бубнила: — Медленнее, здесь поворот. Медленнее, здесь ограничение скорости. Медленнее, у меня нет денег на штраф…

Другое дело, что Войтек в тот момент любил меня безгранично, больше жизни. Я была для него тогда богиней. Все ж таки утешение, какая женщина не мечтает хоть немного побыть богиней?..

Богиню с этой должности скоро сместили, она как-то завяла, но кое-что от былой божественности еще сохранилось…

Во все эти развлечения мне удалось впихнуть еще и Париж. Этот город я изучала теоретически по книгам и на студенческих лекциях по архитектуре. Но Париж оказался не только таким, каким я его себе воображала, а даже лучше, и за это я полюбила его навсегда.

В Париже торчал мой старый приятель Петр, который после окончания своих дальневосточных контрактов уже не вернулся на родину, а переехал жить во Францию. Он упорно работал, делал блестящую карьеру. Я немедленно встретилась с ним и сразу же признаюсь вам, в книге «Что сказал покойник» он и есть мой таинственный друг.

Белая «Ланчия» у Петра действительно была, и он открыл передо мной дверцу машины.

— Куда мы едем? — поинтересовалась я.

— В аэропорт.

— А что там интересного?

— Увидишь сама.

Мы доехали до Орли, и там он привел меня к часовне. Я остолбенела. Это был шедевр! Овал, стенка внутри, возле нее алтарь, и ничего больше. Абсолютная простота выразительных средств и безупречные пропорции — дух захватывало. Я потрясенно молчала, да и что тут скажешь? Увидев такое чудо, любой архитектор с амбициями должен рвануть на первый попавшийся мост, перемахнуть через ограждение и — бултых в Сену! Лучше этой часовни никто и ничто уже не создаст и такого совершенства вряд ли достигнет. На мгновение я почувствовала себя морально раздавленной, но затем наступило полное облегчение: я уже сменила профессию, так что топиться мне не обязательно!

Скажу с полной убежденностью: часовня в Орли оказала огромное влияние на мое решение бросить основную профессию. Этот шедевр постоянно у меня перед глазами и в памяти. Когда я вернулась в Польшу, у меня пропало всякое желание искать работу по специальности.

Алиция уехала, остался Торкиль, с которым я подружилась, можно сказать, безмолвно. Теперь уже я начала бывать в Биркероде, только значительно реже и не с матримониальными целями, а просто устроить постирушку или принять приглашение на обед.

Беседовали мы с ним в основном при помощи рисунков. За обедом на столе лежал большой лист бумаги, рисовать мы умели, Торкиль тоже архитектор, общение получалось без проблем.

Вот еще случай о датском языке. Одна полька решила купить себе голубую губку в ванную — мечта идиотки, такую нигде не найти. Шла эта дама по улице, вдруг на витрине маленького магазинчика увидела голубую губку и вбежала в магазинчик.

Что она вытворяла, чтобы сделать покупку, этого человеческими словами не описать. И «une eponge» по-французски говорила, и про «губку» по-польски талдычила, изображая, будто моется, — мертвому припарки, безрезультатно. Продавщика подавала ей всё, только не губку. Дама, наконец, рассердилась и решила действовать наглядно. Она вытащила продавщицу за руку на улицу и поставила перед витриной, тыча в обожаемый предмет пальцем.

— Вон это, — четко выговорила она по-польски, указывая на губку. — Это!

— А-а-а! — радостно поняла продавщица, подняв руки к небесам.

Она помчалась в подсобку и приволокла большую гипсовую болванку для причесывания париков…

Как-то раз Оле, мой сослуживец, вернувшись из отпуска в Тунисе, показывал в мастерской слайды. В Дании настала осень, конец октября, может, даже начало ноября, туманы, ветры и дожди, сирена в порту беспрерывно ревела день и ночь, а на стене в мастерской вдруг возникло солнце. Во мне все перевернулось вверх тормашками, меня охватило безумие, на следующий же день помчалась в турбюро и выкупила ближайшую и самую дешевую поездку на Сицилию. Ближайшую, понятно почему — я до умопомрачения мечтала о солнце. Долой дождь, ветер и проклятые сирены! Хочу жару, прекрасную погоду, а расходы…