Иоанна Хмелевская (Избранное) - Хмелевская Иоанна

Я ролики привинтила, вызвав безумный интерес и большое недоверие персонала. Они скрупулезно проверяли, действительно ли получаются параллельные линии, сверяли результаты. Через некоторое время вся мастерская перешла на ролики, привезенные из Польши контрабандой. Одновременно все внимательно вглядывались в мои первые чертежи, а я только посмеивалась: кого они проверяют, чертежника из наших мастерских? Успех был абсолютный, над моим творением с изумлением и восторгом цокали языками.

Я вычертила полдвора, выложенного каменными плитами, когда явился персонаж, которому, видимо, поручили меня опекать, и на листочке принес свои расчеты. Я взглянула и постучала пальцем по полям чертежа, где сама написала те же цифры. Персонаж посмотрел, удивился, похлопал меня по плечу с большим уважением и с легким остолбенением, а в перерыве на кофе весь коллектив примчался поглазеть на мой чертеж. В таком сумасшедшем темпе я сумела рассчитать эти плиты, да еще столько успела начертить — это же невероятно, просто невозможно!

Я не поняла, в чем тут соль, пока проблему не объяснила мне Алиция. Датчане думают в три раза медленнее нас, а работать быстро вообще не могут. Зато — и эту великую правду я уже открыла сама — в противоположность нам процесс мышления они уважают, платят за него и отводят на это время.

Работают они несравненно солиднее, а организация труда у них безупречная. Экономят датчане со здравым смыслом, поэтому я и должна расчертить стены кухни и ванной комнаты в масштабе 1:20, все плитки кафеля должны поместиться целиком, чтобы рабочему не пришлось их обрезать плиткорезом. Строительные работы ведутся с точностью до полмиллиметра, благодаря чему всё ко всему подогнано, всё передвигается одним пальцем, открывается и закрывается идеально. Я от зависти чуть не лопнула, потому как знала наше строительство…

Работа в Дании стала для меня радостью, это я им должна была платить, а не они мне. Эту работу я словно выиграла в лотерею по трамвайному билету, и надо было бы совсем рехнуться, чтобы упустить такую возможность.

Я отправила в Варшаву заявление с просьбой об отпуске без сохранения содержания сроком на год, на что получила ответ: не вернусь до тридцатого ноября — меня выкинут с работы. Я не вернулась, меня с треском выперли, на что мне было наплевать, и я начала хлопотать о разрешении на работу в Дании. Не сама, через посредничество господина фон Розена, нашего благодетеля.

Зарплату в мастерской мне повысили раньше, чем я получила разрешение на работу. Сначала мне платили двенадцать крон в час, через несколько недель пришел заместитель шефа и подсунул мне под нос число «четырнадцать крон», накорябанное на полях газеты. Меня глубоко растрогали связанные с этим формальности…

Один из лучших номеров в моей жизни я отколола в Дании на Рождество.

Семья фон Розен пригласила нас с Алицией в свои изысканные апартаменты, располагающиеся одним или двумя этажами ниже. В глубине души я надеялась на это приглашение и заранее потребовала прислать из Польши подарок. Дар прибыл вовремя — серебряный подсвечник на три свечи, такой красивый, что мне тут же захотелось оставить его себе. Единственным недостатком были вставленные в него наши отечественные свечи.

Столовая семейства фон Розенов была размером с небольшой амбар, за столом сидели двадцать четыре человека, и, к несчастью, мы с Алицией оказались на разных концах стола.

По одну сторону от меня сидел хозяин дома, с которым я разговаривала на трех языках одновременно — по-французски, по-немецки и по-английски. Если не хватало французских слов, я беззаботно заменяла их немецкими или английскими, если, конечно, слово всплывало в памяти. Вследствие этого, наверное, вид у господина фон Розена был слегка ошарашенный.

По другую сторону моей соседкой оказалась тетя хозяина дома, с которой можно было спокойно беседовать по-польски, так как она страдала глухотой и всё равно слов не разбирала. При этом мы обе хранили любезное выражение лица.

На десерт подали миндальный крем, огромные снежно-белые горы в тазиках для салата. Я бросила взгляд на Алицию: она лопала этот крем, как заведенная, снова и снова накладывая себе на тарелку добавку и усердно работая ложкой. Я удивилась, потому что она никогда вроде бы не любила сладкое, предпочитала селедку.

Глядя на нее, я решила, что так положено, и последовала ее примеру. У меня на зубах что-то хрустнуло, что было вполне естественно: раз крем миндальный, в нем может попасться орешек. Наконец крем сожрали весь, и за столом воцарилось легкое замешательство, мне непонятное. Хорошо, что Алиция разъяснила мне суть некоторого смущения окружающих.

А дело в том, что в Англии на праздник Трех Волхвов, а в Дании на Рождество выбирают миндального короля. Королем становится тот, кто обнаружит у себя в креме миндальный орешек. Орешек никому не попался, и на хозяев дома пало страшное подозрение, что его вообще позабыли положить в крем. Так вот что мне попалось на зубок! Раз — и нету.

Насчет обычая я понятия не имела, но покаялась Алиции в своем проступке. Ужас и кошмар, полный позор, дикарка с востока…

— Смотри, кретинка, что ты сожрала! — разочарованно съехидничала Алиция и показала пальцем на каминную полку.

На камине стоял подарок — великолепный комплект старинной серебряной столовой утвари. Из-за отсутствия орешка комплект разыграли, и, естественно, выиграла его уже не я.

Мой промах мы от гостей и хозяев старательно скрыли, а сегодня Алиция с ослиным упрямством твердит, будто про миндального короля она меня заранее предупредила. А я тоже стою на своем — нет, не предупредила. Может, и хотела, но забыла…

После ужина общество перешло в салон, где красовалась елка. Тут состоялось дальнейшее вручение подарков. Мы с Алицией получили по пепельнице из королевского фарфора, она — бежевую, а я голубенькую.

От подарка я пришла в полный восторг — обожаю пепельницы, но ни в жизнь не решилась бы утолить свою манию столь дорогим предметом.

Настал черед и мне вручить свой подарок. И тут произошел второй конфуз. Подсвечник, присланный из Польши, был и впрямь великолепен, но, как я уже сказала, в нем торчали наши польские свечи. Весь остаток вечера мы с господином фон Розеном провели в попытках их зажечь. Все три не желали гореть одновременно, зажигали вторую — гасла первая, мы зажигали ее, гасла третья, господин фон Розен добивался эффекта из вежливости, а я с горя.

Раз уж я начала рассказывать про Копенгаген, не могу не рассказать про бега.

Впервые на ипподром я попала лет в пятнадцать. Меня взяла с собой тетя Ядзя, которая изредка туда захаживала.

День был ужасный, дождь и слякоть. В забеге участвовал конь по кличке Валч, и тетя Ядзя пояснила, что это ее фаворит, который всегда выигрывает. Ну и отлично, мы поставили на Валча, он пришел первым, и мы выиграли чистыми сумасшедшие деньги: по пятнадцать злотых и пятьдесят грошей на нос.

В следующий раз я оказалась на ипподроме в компании Войтека. Мы сразу наткнулись на знакомого прокурора, который устроил нам билет в директорскую ложу — тогда она называлась Почетной ложей — и представил нас директору по фамилии Куровской. С Куровским я почти подружилась и входной билет потом получала ежегодно. Я полюбила бега, а Войтек нет. Боялся проигрышей.

Здесь надо достать с полки роман «Крокодил из страны Шарлотты» и держать его под рукой. На копенгагенских рысаках мы с Мартином оказались по вине Скотины из прачечной. Скотина из прачечной — фигура всамделишная.

Журналист, приехавший в Копенгаген по работе, он в первую очередь дорвался до Алиции, которая в безумном стремлении всем помогать решала чужие проблемы направо и налево. Поэтому и он поселился в нашей прачечной. Вел он себя скандально, пользовался нашими вещами, морочил всем голову и бесконечно терял ключи. Все подробности в «Крокодиле».

Как-то в воскресенье Алиция поехала к Торкилю в Биркерод, а Скотина из прачечной неожиданно заявил, что останется дома. Мартин аж позеленел, я скрипнула зубами, и мы тут же решили уйти куда глаза глядят.