Убийство в доме свиданий - Сергей Васильевич Карпущенко

неумело скроенной улыбке — давно уж разучились улыбаться его губы.

— Ты вот что мне скажи: посетителя убитой Катерины хорошо запомнил?

Гаврила вначале, как бы в раздумье, часточасто поморгал веками, напрочь лишенными ресниц, потом так же часто закивал:

— Запомнил его, господин сыщик, самым лучшим образом, потому как являлся тот посетитель натурой оригинальной и во всех смыслах интересной.

Выжигин был удивлен, услышав такой книжный оборот речи, и поощрил Гаврилу взглядом полного внимания.

— В чем же его оригинальность?

— Во-первых, выглядел он как заправский купец, но сейчас таких купцов отыскать можно только на театре в бессмертных пьесах господина Островского. В Гостином дворе уже таких не увидишь. Не одежда-с, а театральный костюм: кафтан синий, плисовые штаны, картуз — все как надо, да еще и борода широкая, веником. «Ну, — подумал, — откуда-нибудь из Твери к нам прибыл с товаром или из Торжка».

— И что ж купец?

— А купец себе и купец, как у Островского, — моя деньга, стало быть, и удовольствие тоже мое. Для начала буфетчику пятьдесят рублей кинул, велел шампанского открыть. Сам полбутылки разом выдул, а вторую половину девкам отдал да и пошел с ними плясать. У нас же тапер и скрипач дуэтом каждый вечер играют. Теперь же нет их, ибо, испугавшись разъяренных фурий, бежали первыми.

— Так, рассказывай, мне все важно, до последней детали, — едва ли не дрожал от внезапно охватившего волнения Выжигин. — Что же плясал купец?

— А кадриль французскую и польку выкаблучивал, а потом вприсядку пошел. Ох, и ловко же у него получалось — загляденье! Даже другие посетители смотреть пришли да еще в ладоши ему хлопали для пущего ражу. И вдруг кончил плясать купец да как закричит: «Хочу сейчас же Катьку Вирскую! Пусть мне ее сей-час же приведут, хоть из-под генерала вытащат. Я тому генералу заплачу сполна!» И вытащил толстенный такой бумажник — ей-богу, как поросенок толстый!

— И что же, пришлось за Катериной Бирской бежать да из-под генерала вытаскивать? — не мог не улыбнуться Выжигин.

— Не пришлось, слава Богу, а то получили бы скандал скорее, чем он начался. Просто освободилась Катька, вот девки ее к купцу и подвели, а он дико так взглянул на нее, потом ручку калачиком сделал, как бы приглашая с собой идти, и отправились они, понятно, наверх, в Катеринины апартаменты. Потом уж я ни купца, ни Катьки не видал. Говорят, убил он ее, из-за того и учинилось у нас сущее восстание, как на броненосце «Князь Потемкин Таврический».

— А ведь одежда того купца так в спальне Катерины и лежит… — будто в раздумье промолвил Выжигин.

— Это как же так? — удивился скопец.

— Как? А убил Катерину да и ушел без одежды, без кальсон даже. Разве мимо тебя такой не пробегал?

— Что-то не заметил, — серьезно ответил Гаврила. — Это, может быть, потом, когда девки стали посетителей гнать, может, как-то И Проскочил в дверь, но я в то время в укрытии себя соблюдал, ушел от греха подальше. Не выносит моя душа разъяренных фурий. Так что — изви-ните-с…

— Но зачем же в дверь? — допытывался Выжигин. — Разве здесь единственный выход из заведения?

— Нет, как же! Есть еще и черный выход, на задний двор, только ведь его еще найти надо. Откуда бы купцу знать дорогу туда? Да и в ум не возьму — для чего это голому убегать? Или сильно испугался, когда Катерину жизни лишил?

— Возможно, испугался. Но ты, Гаврила, давай покажи мне дорогу к тому черному ходу. Дверь на задвижку у тебя заперта?

И Выжигин в сопровождении высокого сутулого скопца пошел смотреть, где располагался черный вход. Публичный дом представлял собой двухэтажное здание, бывшее, видно, пристройкой к стоявшему рядом большому доходному дому в шесть этажей. Все спальни находились наверху, всего двадцать, а нижний этаж занимали два приемных зала, а потом шли службы — кухни, кладовые, где хранились продукты, белье постельное и нательное, скатерти и многое другое, столь необходимое для жизни заведения, обитательницы которого не ходят на рынок, не стирают белье, не моют посуду, не гладям сами свою одежду. И вот, пройдя по нескольким таким помещениям, Выжигин очутился рядом с дверью, над которой висела керосиновая лампа. Электричества в этом здании, похоже, не было совсем.

— Вот он, черный вход, — сказал Гаврила. — На засов на ночь закрываем.

Выжигин толкнул дверь, и она, даже не проскрипев на хорошо смазанных петлях, открылась, и помещение тут же наполнилось сыростью октябрьской ночи и острыми запахами заднего двора.

— Закрываете, говоришь? — внимательно посмотрел на скопца Выжигин.

Тот озадаченно покачал головой:

— Не знаю, может быть, конюх наш, Егор, который и товары с рынка да из лавок возит, запереть забыл.

— Возможно, — подумал Выжигин, а сам так и кипел от радости — открывался хоть какой-то путь решения задачи с исчезающими неведомо куда посетителями убитых женщин.

Вышли на замощенный задний двор, едва освещенный светом тускло горящих окон заведения. Кругом — хозяйственные постройки: каретник, сенник, дровяник, ретирадник, огромные ящики для сбора отбросов и нечистот. За ними, слева и справа, поднимаются черные глухие брандмауэры соседних доходных домов. Впереди — двухэтажный флигель. В нем — черная пасть проезда.

— Там куда можно выйти? — спросил Вы-жигин.

— В проулок. Только на ночь ворота на замке.

— А ну, пойдем посмотрим.

Подошли к воротам под аркою проезда. На самом деле — обе их створки надежно держит замок, но ворота сами низкие, только бы повозка не проехала, а человек, чуть подтянувшись, через ворота эти запросто перемахнет.

— Все понятно, — сказал Выжигин, очень довольный всем увиденным. — Спасибо, можешь идти на свою вахту. Очень ты мне помог, Гаврила. — И не удержался, спросил: — А ты зачем же в таком месте поганом служишь? Молодой ведь еще!

Швейцар ответил не сразу:

— Больной совсем я, нигде не брали. Да и женки нет у меня, а тут — бабы. Иногда и приласкают…

Выжигину, проходящему сейчас по мокрым булыжинам темного дворика, вдруг до боли сжало сердце от какой-то тоски и жалости ко всем этим людям. Впервые после того, кадетского, похода в публичный дом он подумал о падших женщинах не с ненавистью, а с сочувствием, и все они представились Выжигину сейчас помещенными в один сырой и мрачный каземат, откуда никто не выходит живым и где ненавидят тех, кто живет иной жизнью.

Когда Выжигин поднялся наверх, его ждала еще одна любопытная новость.

— Степан Андреич, а ведь допросил я горничную, в спальню к убитой ее привел да и показал ей всю трехамудию убитой, тряпки то есть, —