Убийство в доме свиданий - Сергей Васильевич Карпущенко

мадам, все спокойно, — заверил Выжигин хозяйку, которая вдруг расплакалась, став еще гаже и отвратительней.

— Это какой-то кошмар, светопреставление, господин полицейский! — утиралась она кружевным платочком. — Вначале я услышала чей-то визг, потом закричали сразу десять, а может быть, и больше девок! Я выглянула в коридор, вижу, как они бьют и гонят мужчин, посетителей! Кричали: «Всех вас перебьем!» И еще так скверно ругались! Я с экономкой, Эммой Францевной, закрылась в этой комнате, и вот так сидим мы с ней больше часа. Слава Богу, теперь стало поспокойней! Но кошмар какой! Какой скандал! Теперь в мой дом никто не будет ходить! Какие убытки я понесу!

И женщина снова стала плакать, лицо сделалось похожим на шляпку большого пересидевшего, изъеденного червем гриба.

— Так вы толком мне можете сказать, что послужило причиной внезапного бунта ваших женщин?

— Ах, не знаю, не знаю! Наверное, они перепились! Правда, я слышала, как они кричали: «Не будут нас больше убивать! Сами всех убьем!»

— Вот как? Да кто же рассказать сможет о том, кого убили, где, когда? Ведь звонили же в участок по телефону. Не вы ли звонили?

— Нет, я никому не звонила, упаси Боже! Зачем мне нужен такой громкий скандал? Чтобы в мое заведение перестали ходить и я бы лишилась доходов? У меня нет иного занятия, я доставляю удовольствие мужчинам и больше нйчёго не умею делать! — Женщина снова было захотела разрыдаться, но Выжигин строго ей сказал:

— Пойдемте-ка со мною, любезная! Вы тут начальница, так и извольте распорядиться: пусть кто-нибудь даст свидетельские показания, или я сейчас же уеду прочь, а завтра утром ваше заведение закроют, возможно, навсегда!

— Ой, не надо меня закрывать! — взвизгнула хозяйка борделя. — Что я буду кушать? Или мне на панель идти? Но я старая и никому не нужна! Пойдемте, пойдемте, мы все сейчас узнаем, господин полицейский! Только у вас есть с собой револьвер? Эти стервы перепились! Они ненавидят меня!

Выжигин, нащупав в кармане пальто рукоять револьвера, пошел в сопровождении пыхтящей, переваливающийся с боку на бок, как утка, женщины в сторону спальни, откуда слышались пьяные голоса.

— Ой, только вы сами откройте! — попросила дрожавшая тройным подбородком хозяйка, и Выжигин не без робости отворил дверь.

В комнате, на широкой кровати, рядом с ней на полу, на стульях, лежали, сидели в разных позах проститутки. Полуголые, а то и совсем обнаженные, разом повернулись в сторону появившегося на пороге мужчины, и Выжигин заметил жадную радость на лицах одних и жгучую ненависть на физиономиях других. Зная, что сейчас поднимется крик и визг, он, желая предупредить ненужную ему реакцию, громко и грозно сказал, вынимая револьвер и держа его стволом вверх:

— Без паники и шума! Сыскная полиция! Оставаться всем на местах!

Женщин, как видно, заворожил этот грозный окрик — не раздалось ни одного вопля, только одна девица по заведенной в публичных домах манере обращения к посетителям негромко и томно проговорила:

— Симпатный какой сыщичек…

Выжигин, понимая, что выглядит с револьвером в руке в обществе полуголых женщин более чем смешно, спрятал оружие и, преодолевая сильное смущение, сказал:

— Барышни, мне нужно знать, что у вас случилось? Нас вызвали, сказав, что в вашем заведении кто-то был убит или убил себя сам. Так ли это?

Женщины переглянулись. Надевая на голый торс кофту, но не застегивая ее, заговорила одна из проституток, на вид самая старшая из всех, с большим синяком под глазом, неумело замазанным белилами.

— Пойдем, сыщик, — оказала она хриплым, прокуренным голосом, — покажу тебе подругу нашу. Из-за ее весь сыр-бор и разгорелся.

Женщины, как видно, стесняясь полицейских, лениво стали одеваться, а женщина с синяком прошла мимо посторонившегося Выжи-гина в коридор и направилась в другой его конец. Выжигин, Остапов, подоспевшие уже врач и фотограф, несший на плече аппарат, последовали за ней. Остановившись у одной из дверей, она сказала Степану Андреевичу:

— Ну, сам открывай, сыщик легавый. Вашим братом это сделано, сам и открывай.

Когда Выжигин вошел в освещенную тускло горевшей керосиновой лампой комнату с обычной для всех спален кроватью, убогим комодом, платяным шкафом и картинками на стенах, то вначале не увидел ничего, кроме предметов обстановки.

— Так… что здесь? — повернулся он к женщине, смотревшей куда-то в дальний угол комнаты.

— Что? А ты лампу-то возьми да подойди — увидишь! — криво ухмыльнулась проститутка.

Выжигин снял со стола лампу, вывернул фитиль — стало светлее. Держа лампу повыше, стал осматривать помещение, и тут увидел фигуру женщины, похожей на тряпичную огромную куклу, которую кто-то подвесил после мытья на просушку. Степан Андреевич приблизился к ней. Склонив на грудь голову, женщина в короткой ночной рубахе висела на крюке между окном и изголовьем кровати. Ее шею охватывало толстое полотенце, а веревки на фоне стены почти и не было видно. Руки ее, безвольно опущенные вдоль туловища, казались какими-то непомерно длинными и ненужными на этом мертвом теле.

— Самоубийца, — услышал он какие-то очень равнодушные слова Остапова, оказавшегося рядом.

— Вы думаете? — повернулся к нему Выжигин с вопросом, тотчас показавшимся ему праздным.

— А как еще? — пожал плечами Остапов. — Намытарилась здесь, вот и решила свободу получить, увольнительную то есть. Сейчас снимать прикажете или Викентию Ильичу велите фото сделать?

— Конечно, вначале снимок, — стал деловитым Выжигин. — Викентий Ильич, пожалуйста, начинайте. Один общий план, а потом голову в отдельности.

— Слушаюсь. — Стал расставлять треногу исполнительный фотограф, и скоро ослепительные вспышки магния осветили жилище проститутки, и Выжигин успел ухватить при этом несколько деталей.

Во-первых, веревка была привязана к крюку на высоте примерно в сажень с набольшим. Для чего был вбит здесь этот крюк, Выжигин не знал. Возможно, подумал, на нем висела какая-то картина. Еще увидел он стул, на который не могла не встать самоубийца, чтобы привязать веревку. Потом успел разглядеть Степан Андреевич ворох какой-то одежды на другом стуле. К нему-то он и направился, уже догадываясь о том, что найдет на этом стуле, и давая Остапову команду:

— Распорядитесь еще пару ламп сюда доставить — темно же!

Скоро спальня уже была освещена настолько, что можно было рассмотреть предметы мужской одежды. В такой одежде любливали ходить русские негоцианты еще и сто лет назад. Длинный сюртук синего сукна, плюшевую жилетку, широкие штаны, высокие «в гармошку» сапоги, начищенные восковой ваксой. Выжигин где-то слышал, что состоянию сапог купцы придавали особое значение и никому, кроме сына, не доверяли их чистку, что было своего рода обрядом у мальчика и почетной обязанностью.

«Здесь мы тоже отпечатки пальцев поищем», — подумал про себя Выжигин, но, как ни крутил он