Отдайте ее мне! - Ольга Авдеенко

Ольга Авдеенко

Отдайте ее мне!

3 мая 1887 года, вторник. Прогулка сэра Уильяма

— Я считаю, Пат, тебе пора прославиться, — сказал сэр Уильям Кроуфорд.

— Я должна совершить какой-нибудь подвиг? — спросила Патрисия.

Фразы были произнесены будничным, даже небрежным тоном; однако в каждой имелся скрытый подтекст, и оба собеседника об этом догадывались, хотя и не подавали виду.

Дядя и племянница давно научились отлично понимать друг друга, и большая разница в возрасте им никогда не мешала. Родители Патрисии погибли в железнодорожной катастрофе, когда ей было три года, и сэр Уильям, старший брат ее отца, забрал девочку к себе, в свой лондонский дом на Гросвенор-стрит. С тех пор Патрисия, которой прошлой осенью исполнилось восемнадцать, превратилась из непоседливого кудрявого и зеленоглазого ребенка в непоседливую кудрявую и зеленоглазую девушку. Дядя, разменявший седьмой десяток, за все время их совместной жизни, по мнению племянницы, внешне ничуть не изменился — так и оставался высоким худощавым джентльменом, разве что голова его стала совсем седой.

Месяц назад сэр Уильям, известный и уважаемый судья центрального уголовного суда — Олд-Бейли[1], вышел в отставку: как он сам выражался, порвал со своим уголовным прошлым. Ранее отнюдь не склонный к импульсивным поступкам, он в тот же день поразил племянницу тем, что неожиданно предложил ей поехать к морю. Выяснилось, что сэр Уильям отныне намерен начать жить в свое удовольствие и перестать подчиняться однообразному режиму — за исключением, разумеется, приема пищи в строго определенные часы. Его племянница обрадовалась такому решению, тем более что оно лучше сочеталось с ее собственной порывистой натурой.

Отправляясь в Борнмут, дядя и племянница предвкушали спокойный отдых в маленькой тихой гостинице на побережье Английского канала. Однако там их подстерегала неожиданность: оба оказались вовлеченными в полицейское расследование, причем не как сторонние наблюдатели, а как активные участники. Патрисия обнаружила труп жертвы и важную улику, а вовремя подставленная подножка сэра Уильяма помогла полицейским скрутить убийцу, который уже был готов совершить новое злодеяние.

Сейчас дядя и племянница наслаждались теплым вечером, неспешной беседой и пятичасовым чаем. Кухарка, миссис Миллер, была сегодня в ударе, и испеченные ею слойки с заварным кремом получились восхитительными.

Девушка с интересом ждала продолжения. Она еще не совсем привыкла к новому образу своего дядюшки, однако первый опыт подсказывал ей, что его загадочная фраза о славе имеет под собой какое-то основание. Месяц назад, предлагая отдых на море, сэр Уильям (как оказалось) успел уже тщательно и заблаговременно подготовиться к этой поездке: им была забронирована гостиница, куплены билеты на поезд, составлен список необходимых вещей и прочее. Значит, и в этот раз можно было ожидать чего-то подобного.

Сэр Уильям выбрал слойку, откусил, тщательно прожевал, проглотил и пояснил:

— Я имею в виду твое творчество. Тебе о чем-нибудь говорит имя — Альфред Саттерфилд?

— Да, — кивнула Патрисия, — это известный меценат. В прошлом году его чествовали в Школе: он осчастливил нас новыми мольбертами и столами.

— Мистер Саттерфилд еще и страстный коллекционер.

— Вы знакомы?

— И довольно давно, хотя и не близко.

Пожилой джентльмен принялся рассказывать в своей характерной манере — неторопливо и обстоятельно:

— Сегодня, пользуясь хорошей погодой, я решил прогуляться — как видишь, я выполняю свое обещание больше двигаться. А поскольку без цели прогуливаться скучно, то я направился на Пикадилли и около двух часов проблаженствовал среди книжных полок в «Хэтчардс»[2]. Затем как-то незаметно для себя я переместился на Чаринг-Кросс-роуд и прошелся по букинистическим лавкам. Там я встретил мистера Саттерфилда — собственно, в одной из таких лавок мы и познакомились случайно несколько лет назад. Сегодня мы разговорились, я упомянул о твоей учебе, о твоем увлечении графикой. Он живо заинтересовался, стал расспрашивать. Результат: мы приглашены к нему завтра на обед — ты, я и твои рисунки. Что скажешь?

— Я боюсь, — честно призналась девушка. — Вдруг мои работы покажутся мистеру Саттерфилду детскими каракулями?

— Побольше уверенности, дорогая, — подбодрил ее дядя. — Во-первых, не покажутся, в этом я уверен. А во-вторых, у мистера Саттерфилда большие связи в мире искусства. Кто знает, чем может для тебя обернуться это знакомство? На твоем месте я бы допил чай и отобрал те рисунки, которые тебе самой больше нравятся.

4 мая 1887 года, среда. Мистер Альфред Саттерфилд

Массивное четырехэтажное здание на углу Белгрейв-плейс и Итон-сквер выглядело солидным и основательным — таким, каким и должно быть жилище его владельца, состоятельного банкира. Расчерченные строгими пилястрами фасады, входной портик в классическом стиле и небольшие балкончики с чугунным ограждением — этим ограничивалось украшения дома снаружи. Роскошь и разнообразие заключались внутри. Следуя за степенным дворецким, сэр Уильям и его племянница успели полюбоваться широкой лестницей с резными перилами, дубовыми панелями на стенах, наборным паркетом, картинами в золоченых рамах и мраморными статуэтками на специальных постаментах. Особое внимание Патрисии привлекли два великолепных гобелена с историческими сюжетами — насколько она смогла определить на ходу, стремясь не отстать от своих спутников, они были сотканы не позднее семнадцатого века.

В гостиной дядю и племянницу встречал хозяин дома — Альфред Саттерфилд, крупный импозантный мужчина средних лет. Примечательным в его внешности были глубокие карие глаза — взгляд их был цепким, оценивающим. Дружески поприветствовав сэра Уильяма, он с явным удовольствием оглядел Патрисию.

— Очень рад! — заговорил банкир громким звучным баритоном. — Я нарочно попросил вас прийти пораньше — мне не терпится посмотреть работы мисс Кроуфорд. Обожаю открывать новые таланты!

Девушка, стесняясь, протянула Саттерфилду свою папку. Тот предложил гостям расположиться в креслах возле камина, а сам отошел к стоявшему рядом бюро и принялся рассматривать рисунки. Пока он этим занимался, сэр Уильям потягивал херес, который ему подали в старинном стеклянном бокале в форме тюльпана, а Патрисия разглядывала комнату, где они находились. Это было просторное светлое помещение, с большим вкусом выдержанное в красных, серых и белых тонах; изобилие предметов искусства делало его похожим на музейный зал. Задержавшись взглядом на украшавших стены пейзажах (несомненно, подлинниках), девушка не сразу заметила появление в гостиной еще одной персоны — молодой женщины, которая вошла, неслышно ступая по мягкому персидскому ковру. Вошедшая остановилась в нескольких шагах от присутствующих, словно бы для того, чтобы предоставить им возможность оценить ее фигуру, чьи несомненные достоинства подчеркивало роскошное платье из темно-синего шелка.

— А, вот и ты, Лорейн! — сказал хозяин дома, и в его голосе прозвучал