Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

этой истории ни Боре, ни Танечке не смогу рассказать. Я, признаться, стыжусь теперь этого розыгрыша. Слишком уж это было легкомысленно! К сожалению, я уверена, что Георгий все им выложит рано или поздно. Уж и не знаю, как они на меня после этого будут смотреть. А вы знайте: если вы расскажете правду о Девинье в городе, то я буду все отрицать и даже подниму вас на смех. Виданое ли это дело, чтобы немолодая купчиха переоделась мужчиной, и никто не заметил этого? Нет, это совершенно немыслимо и невозможно! К тому же на следующей неделе я еду в Париж. Да, я лишь на короткое время прервала свое путешествие, поскольку не могла так оставить случившееся недоразумение. Теперь вы знаете, что я жива и здорова, и что никакого господина Девинье никогда не существовало. Стало быть, и на озере он не тонул, и голубятника с крыши не сталкивал. Не говоря уже о том, что у меня не было с ним никакого романа. Я же теперь настроена во что бы то ни стало посетить чудесный сад в Живерни.

Глава 24,

в которой звучит последнее признание

Все следующее утро Иван Никитич просидел, запершись в своем кабинете и обдумывая события прошедших дней. Он исписал несколько листов, покрыв их не только буквами, но и непонятными постороннему наблюдателю – буде таковой случился бы –схематическими рисунками, состоявшими из стрелочек, сокращений, восклицательных и вопросительных знаков. Наконец, он встал, отыскал на полке замызганный сборник своих рассказов, принадлежавший когда-то Петру Порфирьевичу Карпухину, достал из ящика стола его письмо, адресованное Кат. Вл. Добытковой, вложил его в книжицу и отправился на поиски извозчика.

Дорогой он был все также погружен в размышления и иногда даже принимался бормотать что-то себе под нос, несколько настораживая таким поведением своего возницу, который все оборачивался, чтобы справиться, не с ним ли заговаривает барин.

Докатив до усадьбы Добытковых, Купря расплатился с извозчиком и постучал. Горничная провела его на второй этаж, объявив к удивлению гостя, что Катерина Власьевна уже давно его дожидается.

Купчиха приняла писателя в своей комнате, где он уже бывал однажды в сопровождении Марьи Архиповны, пожелавшей под действием выпитой смородиновки признаться в том, что прочла страницу из дневника Катерины. Теперь двери в спальню были плотно прикрыты, Катерина Власьевна сидела у стола, спокойно сложив ладони на коленях. Справившись, не желает ли гость чаю – Иван Никитич, волнуясь, отказался – хозяйка предложила ему присесть в кресло подле себя так, чтобы ему открывался вид на озеро.

– Я знала, что после вчерашнего разговора кто-нибудь непременно пожелает задать мне дальнейшие вопросы, – призналась она, не дожидаясь, пока Иван Никитич объявит, для чего явился в усадьбу. – И догадывалась, что скорее всего, это будете вы, дорогой господин Купря. Наш любезный доктор слишком занят, чтобы вникать в чужие дела. Художник чрезвычайно сдержан и деликатен. Остается писатель. Так о чем вы пришли спросить меня, любезный Иван Никитич?

– Я, Катерина Власьевна, пришел с вами говорить о покойном Петре Порфирьевиче Карпухине. Вы знаете, я невольно оказался замешан в этом деле. И мне, действительно, некоторые вопросы не дают покоя. Вот давеча, когда мы были у вас в гостях, Георгий Савельевич рассказал, как волею случая к вам в руки попал «Черезболотинский листок» со статьей, обвинявшей меня в убийстве. По словам вашего сына, выходит, что скорее именно это известие, а вовсе не недоразумение, случившееся в семье из-за вашего письма, побудило вас вернуться с полдороги домой. В телефонном разговоре, о котором мне рассказал Борис Савельевич, вы даже упомянули, что беспокоитесь обо мне. Вынужден признать, что ваша забота не могла не удивить меня, ведь мы и знакомы-то с вами прежде не были.

– Что же вы хотите теперь от меня услышать? – тихо спросила Катерина Власьевна, не поднимая глаз на собеседника.

– Я… я долго думал об этом, – вздохнул Иван Никитич. – Вы прочли в газете, что незнакомый вам человек обвинен в убийстве. Будучи в дороге, вы не могли раздобыть других газет, ведь «Черезболотинский листок» выходит малым тиражом и продается только здесь, в нашем городишке. Так что новых номеров, вышедших следом, где было опубликовано опровержение той, первой статьи, а потом и сообщения о дальнейшем расследовании и признании смерти голубятника несчастным случаем, вы прочесть не имели возможности. Вы поспешили домой, желая, вероятно, принять участие в судьбе несправедливо обвиненного. Но почему?

– Я могла бы сейчас рассказать вам, дорогой Иван Никитич, что читала ваши чудесные рассказы, написанные с глубоким чувством, с любовью ко всякой божьей твари, с вниманием к милым повседневным мелочам, рассказы, дарящие веру в доброту и… и сказать, что я не могла поверить в то, что такой человек, как вы, способен совершить убийство. Но вы ведь не поверите мне?

– М-м… – неловко замялся Иван Никитич. – Я не должен поверить в то, что мои рассказы так хороши, как вы сейчас говорите, или скорее в то, что это было вашим единственным поводом верить в мою невиновность?

– Полноте, Иван Никитич, – в голосе купчихи прозвучали решительные и даже властные нотки. – Вы давно догадались, что я примчалась сюда лишь потому, что точно знала, что случилось тем вечером на голубятне у Карпухина, и поэтому была полностью уверена в вашей непричастности к делу.

– Я не догадался, но вот Лидия Прокофьевна, моя жена…

– Ах вот как? Что ж, я вчера сразу поняла, что она умная женщина. Не так, как бывают умны те, кто прочел много книг, а как те люди, что тихо и внимательно наблюдают за течением жизни, запоминают и учатся делать верные выводы.

– Я ей передам, – все еще не выходя из растерянности, отвечал Иван Никитич. – Передам непременно ваше лестное о ней суждение. Так все же… стало быть, вам известно, что случилось с Карпухиным? Наш пристав ведь считал поначалу, что это был просто несчастный случай. Что Карпухин, выпив вина, поскользнулся на мокрых бревнах, не удержался и сорвался с голубятни.

Катерина Власьевна погрузилась в молчание. Она сидела, глядя в окно на даль озера, совершенно захваченная своими мыслями и лишь иногда вздыхая.

– Катерина Власьевна, а я ведь пришел повиниться перед вами, – проговорил Купря и достал из кармана синюю книжицу. – Я хотел показать вам вот эту вещь.

– Вы как будто отыскали ее в выгребной яме, – невольно поморщилась Добыткова, бросив взгляд на книгу и не пожелав протянуть руку и взять ее. – Да это ведь ваши