Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

как можно меньше разговаривать с моими домашними. Наш французский учитель сбежал раньше остальных, так что только Жорж, мой старший, успел выучить этот язык в достаточной степени. Я знала, что ни Марья, ни Таня, ни Борис разговора на французским толком поддержать не сумели бы. И тем не менее, я была уверена, что моя шутка тотчас будет раскрыта. Но, кажется, только Осип Петрович заподозрил неладное. Марья Архиповна уже ушла к себе, у нее снова разболелся желудок. Танечка лишь мельком взглянула на меня, сморщила нос и вернулась к чтению очередного романа. Борис, выпивший уже изрядно вина, вполне учтиво показал мне дом и нашу коллекцию картин, и велел Осипу определить меня на ночлег в гостевой комнате. Я еле сдерживалась, чтобы не открыться, но вспомнила про наш спор с Георгием и решила продолжить игру. Правда, нашего управляющего я не стала разыгрывать, открылась ему и взяла с него обещание, что он не выдаст меня. Моя горничная тоже все знала и обещала молчать.

Помню утро следующего дня, когда я проснулась в гостевой комнате. Собственный дом вдруг показался мне новым, непривычным. Перво-наперво я принялась, как это было у меня заведено, составлять длиннейший список дел, которые мне предстояло исполнить. Дом, кухня, фабрика, письма, обеды и прочие хозяйственные вопросы, счета, закупки… И вдруг я вспомнила о своем решении продолжить игру с переодеванием. Словно по волшебству, все заботы отступили, и вот я была уже просто гостем в собственном доме. Мысль устроить себе отдых от всех моих обязательств показалась чрезвычайно соблазнительной. Я снова надела мужское платье и нацепила парик и бороду. До вечера я оставалась Фернаном, и никому не было до меня особого дела. Я ходила по знакомым комнатам и дорожкам парка и словно бы видела все это впервые. Поначалу я с волнением составляла ответы на возможные вопросы, с которыми мои домашние могли обратиться к Фернану Девинье. Постепенно я увлеклась и придумала ему жизнь, какой сама мечтала бы жить. Мой Фернан много путешествовал, зарабатывал живописью. Его друзья были творческие люди, и он мог беседовать с ними о своих впечатлениях и чувствах, а не только о повышении цен, о транспортных издержках, да о налогах.

Отобедал господин Девинье в одиночестве: Борис уехал на фабрику, у Танюши не было аппетиту, Марье Архиповне все еще не здоровилось, и она велела подать ей обед в комнату. Мысли мои к вечеру обернулись к грусти: жизнь моя почти уже прожита, но я делала всегда лишь то, что должна была, почти не задаваясь вопросом, о том, чего хочу. Я думала о том, что скоро здоровье не позволит мне отправиться в путешествие и увидеть чудесные пейзажи, которые я так любила разглядывать на полотнах живописцев, стараясь не пропускать ни одной художественной выставки в Петербурге. На что мне все заработанные деньги, думала я, если все их я вкладываю в нашу фабрику, не оставляя ничего для себя, не находя времени ни для чего, что мне так хотелось бы. О том, чтобы отправиться в путешествие я мечтала давно, и даже планировала, что вместе с нашим товаром поеду как-нибудь на Всемирную парижскую выставку. Но когда мы добились права участвовать с ней, я отправила туда Георгия, а сама осталась при фабрике.

Простите, дорогие мои, что говорю вам так много о моих сожалениях. Должно быть, я уже наскучила вам. Итак, вы уже догадались, что я стала иногда переодеваться во французского художника, чтобы выкроить себе день-другой отдыха от повседневных забот. Устроить это было несложно. Осип с утра отвозил меня в нашу лавку на Покровской улице. Там я меняла наряд и выходила через черный ход в проулок, что позади лавки, а потом пешком возвращалась в усадьбу. Фернан Девинье объявлялся там, словно бы сойдя с дневного поезда, и привозил очередное письмо от Катерины Власьевны. Она каждый раз сожалела, что ее задерживают дела и распоряжалась принять художника. Тому быстро наскучило сидеть без дела. И тогда, как вы знаете, госпожа Добыткова разрешила ему работать в крытом павильоне, из которого открывался чудесный вид на озеро.

– И все же удивительно, что никто не раскрыл вашего обмана! – не сдержался Тойво.

– Я в очередной раз убедилась, что мы весьма невнимательны друг к другу и, как правило, всецело поглощены собственными делами и заботами, – пожала плечами Катерина Власьевна. – Впрочем, я была осторожна и старалась в образе Девинье не встречать никого из знакомых. Поэтому никто в городе и не смог свести знакомство с французским художником. Танечка и Боря почти не интересовались очередным гостем, считая, что скоро он наскучит их матушке и исчезнет из усадьбы так же внезапно, как появился. Теперь я думаю, что, будучи вечно занята фабричными делами, тоже была недостаточно внимательна к моим близким. Поэтому появление в доме чужого человека, претендовавшего на мое время, сразу вызывало в моих детях раздражение и ревность.

– Но я так и не понял, каким образом Тойво смог разгадать секрет Девинье, даже не встретив его и не поговорив с ним! – воскликнул Иван Никитич.

– Я ведь имел удовольствие давать Катерине Власьевне уроки рисования и живописи, – напомнил Виртанен. – Она была прилежной и очень талантливой ученицей. Но не все ей удавалось. Впервые я заподозрил что-то, когда разглядывал копию портрета Татьяны Савельевны, которую обнаружил в мастерской Девинье. Уж простите, Катерина Власьевна, но изображение кисти человеческой руки все еще не дается вам. Изучив остальные рисунки и наброски, я заметил свойственные вам недочеты, на которые не раз прежде обращал ваше внимание. Осмотрев краски, кисти и прочие художественные принадлежности, я пришел к выводу, что таинственный господин Девинье словно бы слышал все мои рекомендации. Это было в высшей степени странно, ведь он приехал из Франции и писал в новой манере. Тут мне пришло также в голову, что его фамилия, будь она записана как Deviner, переводилась бы с французского как «Угадывать». Словно бы само это имя призывало меня разгадать его загадку. Все это и – пожалуй главное! – неуловимость этого господина и нежелание Катерины Власьевны даже просто упоминать о нем в разговоре, навели меня на мысли о маскараде. К тому же мы тогда уже знали, о том, что он остриг бороду и бросил свою одежду на берегу. Он исчез вместе с Катериной Власьевной и больше нигде не появлялся.

– Ах, мои дорогие! – Добыткова взмахнула рукой, останавливая все обсуждения. – Я не желаю больше говорить об этой затянувшейся шутке! Не осуждайте меня! С Фернаном Девинье покончено! Я об