Слезы Вселенной - Екатерина Николаевна Островская

ты мне разрешила грудь твою потрогать. Только у меня, – говорю, – при себе налички немного, тысяч восемь евро всего. Могу сбросить на карту сколько тебе нужно». Головой затрясла, слезы во все стороны и кричит, что не нужны ей мои деньги! Тогда возьми, говорю, подарок. Снимаю с руки золотой «Ролекс» и ей протягиваю. «Возьми! Хочешь – сама носи, хочешь – мужу подари или продай: часы восемьдесят тысяч бакинских стоят». Она руки за спину спрятала, попятилась. А потом как бросилась прочь, словно черта с рогами встретила… Короче, у меня восемь пик, если не возражаете, откроем карты…

Партнеры бросили карты на зеленое сукно.

– А у тебя, Рома, есть подобная история? – поинтересовался Сорин.

Курочкин покачал головой:

– Такой пронзительной нет. Я в школе учился хорошо и в бандиты не собирался, я занимался спортом – подводным плаваньем. На девочек времени не было, чтобы с ними по подъездам. Но у меня другое… У меня совсем страшная история… Короче, ужас! У меня же месяц назад жену убили. Вы разве не слышали?

Ничушкин посмотрел на Сорина, и оба помотали головами.

– Задушили ее в лесу[39], – объяснил Роман Валентинович. – И никаких концов. Менты не нашли ничего лучшего, как меня обвинить. Потом обвинение сняли. Кстати, тот мент, который сейчас в зале стихами наслаждается, даже помог мне немного. Скорее всего, ему приказали помочь. Да и мой адвокат неплохо поработал. Но у ментов против меня ничего не было и не могло быть: меня и так бы выпустили. Но нервы попортили мне изрядно.

– Мне жена что-то рассказывала, – произнес Сорин, – но как-то мимо ушей проскочило. Только сейчас вспомнил: она сообщила, что твоя жена трагически погибла.

– Да уж куда трагичнее, – вздохнул Роман Валентинович и посмотрел на карты: – Что-то играть расхотелось.

Он обернулся к экрану, где продолжил читать свои стихи старичок в темных очках:

В театре Шекспира сегодня не вышло аншлага,

На рынке в смешной мешанине из воплей и врак.

На лондонском рынке толпе зачитали бумагу,

И сыпался снег на лотки, как обрывки бумаг…

– Так нашли того, кто твою жену грохнул? – спросил Ничушкин.

– Этот мент и нашел, – признался Роман Валентинович, – который здесь сейчас сидит. Почему я и сказал, что он помог мне немного. Сейчас идет следствие, убийца в следственном изоляторе. Его, как выяснилось, давно в Европе разыскивают: он и там убивал женщин. А здесь его обвиняют и в мошенничестве. А еще он под угрозами заставлял богатых женщин перечислять на его счет немалые средства, мол, иначе пришлет их мужьям видеодоказательства их измен.

– Какой хороший бизнес! – восхитился Ничушкин. – Где ж он таких богатых телок нарыл?

– На литературных вечерах, – просветил приятеля хозяин дома и рассмеялся. Потом посмотрел на Курочкина: – Продолжим? – Он начал раздавать карты.

А там, за столом, где от криков проснулся бы мертвый,

Сидели мужчины, друг друга обняв за бока,

И в пиво макая бород разноцветные метлы,

Орали баллады – смотри перевод Маршака…

И гул голосов разносил их мотив на полсвета.

И пиво рекою, и радость бурлит на душе…

В Париже поклоны кладет, как пасьянс, Генриетта,

Не зная, что в Лондоне мужа казнили уже…

А Лондон не спит, и сверкает венец полумира,

Дыханьем эпохи надолго весь город согрет.

Но тридцать три года уже нет на свете Шекспира,

И Айзеку Ньютону пять с половиною лет.

Рассвет не спешил, будто где-то добыл он отсрочку.

И свет от костров и от песен так долго не гас.

А под эшафотом палач пиво пил в одиночку

И радостно думал, что это последняя казнь.

В зале зааплодировали. А Курочкин, взяв карты в руки, вздохнул:

– Жаль, начало прослушал.

– Королю английскому голову отрубили, – объяснил Ничушкин. – Ты лучше скажи: сегодня эти бабы, что мошеннику и убийце давали… в смысле… деньги давали, здесь присутствуют?

Роман Валентинович покачал головой:

– Не могу сказать: я обещал следователю.

– Кому?! – в один голос вскричали Сорин с Ничушкиным. Обернулись, посмотрели друг на друга, удивленные своим единством, и потом продолжил один Альберт Семенович: – Что с тобой, Рома? У тебя какие-то дела с ментами? Ты с ними откровенничаешь? А нам, своим друзьям, ничего сообщить не хочешь? На что они тебя подписали? Сказали небось, ты или с нами сотрудничаешь, или мы начинаем расследования на предмет ваших, Роман Валентинович, махинаций с налогами. Так?

– Да вы что! – возмутился Курочкин. – Как вы могли про меня такое подумать! У меня жену убили… Ну хорошо, я скажу, что здесь есть одна из тех, что с этим мошенником и убийцей крутила… Зовут ее Марлена.

Альберт Семенович посмотрел на хозяина, и тот кивнул.

– Есть такая, – шепнул Сорин и удивился тому, что только что узнал от Курочкина. – Но ведь это жена Эдуарда Львовича Красовского… Других женщин с таким идиотским именем здесь вроде как нет.

Ничушкин сидел и молчал, пораженный. А потом посмотрел на Курочкина:

– Вот как оно получается! Председатель союза предпринимателей считает, что у него весь мир в кармане, раз он много лет дружит с губернатором, в его кабинет дверь он едва ли не ногой открывает. Мне как-то передали, что некая дура с таким же именем распространяет про мою Наташку всякую чушь: мол, моя жена была стриптизершей. Не стриптизершей, во-первых, а танцовщицей. И, кстати, очень неплохой танцовщицей. Я Наташку под свое крыло взял, когда она пожаловалась мне, что владелец клуба ее домогается. Короче, на следующий день я пригласил ее в кабинет директора, где этот урод в кровавых соплях ползал на коленях и умолял меня его простить. За что предлагал долю в своем бизнесе. Она вошла, посмотрела на человека, который для них всех едва ли не богом был. А он пополз к ней на коленях: «Наташенька, защити! Прости меня, дурака подлого!..» Она и попросила за него. Я типа того что простил, но долю его взял. На следующий день меня к Каро Седому на толковище вызвали: мол, я должен ответить за наезд и за беспредел. Я приехал и сказал, что доля мне не нужна, я могу ее самому Каро отдать без компенсации, но дело в том, что тот хмырь – хозяин клуба – стукачок ментовский, и я его наказал и за это, и за то еще, что он девчонками на халяву пользуется… А у каждой из них есть парень, который