Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара

– Внезапная необъяснимая страсть, – пробормотала я.

– Возможно, не такая уж и необъяснимая. – Рамзес нарушил долгое молчание – то есть долгое для него.

– Нет. – Нефрет считала по пальцам. – Это случилось пять лет назад, но полковник уже тогда был стариком. Сколько же ей было лет?

– Достаточно! – Кулак Эмерсона ударил по столу. – Амелия, я удивлён, что ты позволила такому обсуждению продолжаться за моим столом – и в присутствии Нефрет! Чёрт побери, мне придётся настоять на том, чтобы ты следовала обычаю, когда женщины уходили в гостиную после обеда!

– Чтобы вы, мужчины, могли курить, пить портвейн и рассказывать пошлые истории? – Я поднялась. – Пойдём, Нефрет, нас выгнали[115].

Давид поспешил придержать её стул. Бок о бок, с большим достоинством, мы удалились из комнаты, за нами, несколько робея, последовали мужчины. Щёки Нефрет округлились от сдерживаемого смеха.

– Молодец, тётя Амелия, – прошептала она.

Однако она поспешила согласиться на просьбу Эмерсона спеть для нас и снисходительно похлопала его по щеке, проходя мимо его стула. За год до этого на дахабии установили пианино[116]. Все мы наслаждаемся музыкой, и было приятно в конце тяжёлого рабочего дня спокойно посидеть и послушать нежный, непрофессиональный голос Нефрет – становившийся из-за своей естественности ещё нежнее.

– Ну, теперь всё почти идеально, – заявил Сайрус, держа сигару в одной руке, бокал бренди – в другой, вытянув длинные ноги; кошка уместилась на коленях. Я погасила все лампы, кроме горевшей над пианино, и мягкая тёмная египетская ночь окутала нас. – Как насчёт чего-нибудь старого и любимого, мисс Нефрет, милая?

Нефрет исполнила «До дна очами пей меня»[117] и «Песню Лондондерри»[118], напевая так же бессознательно, как птица. На лице Эмерсона застыло ласковое выражение, с которым он смотрел только на неё, и даже Рамзес отложил книгу, чтобы послушать.

Он научился читать ноты, потому что это была «интересная форма записи», но Нефрет не позволила ему перелистывать страницы, потому что, по её словам, он не обращал на них должного внимания. Эта почётная роль досталась Давиду, сидевшему рядом с ней на скамейке у фортепиано. Он не мог следить за записями, но его глаза не отрывались от её лица, и он мгновенно реагировал, когда она кивала.

– Какая она красивая, – мягко произнёс Сайрус. – И настолько же добра, верна и утончённа, насколько и красива.

– И я считаю, что умна, – заметила я.

Мягкая сентиментальная улыбка Сайруса превратилась в ухмылку.

– Вы правы, миссис Амелия, моя дорогая. Зависть – это чувство, которого я стараюсь избегать, но, похоже, сейчас я просто завидую вам и вашему мужу. При виде этих красивых молодых лиц и ярких глаз мне хочется, чтобы я не был жалким старым холостяком. Вы случайно не знаете доброй женщины, не слишком молодой, но... э… ещё достаточно молодой, кто согласился бы выбрать меня?

– Не поощряйте её, – прорычал Эмерсон, закусив черенок трубки. – Женщины – заядлые свахи, Вандергельт, и она – худшая из всех. Она вас – как там выражаются американцы, просто не в бровь, а в глаз? – да, она вас свяжет и передаст кому-нибудь вроде миссис Уитни-Джонс, вы и глазом не успеете моргнуть!

– Ну, Эмерсон, кто скажет, она может просто оказаться моей парой. Кто она такая?

Я колебалась, но недолго. Нефрет пыталась научить Давида словам «Энни Лори»[119], и оба смеялись над его попыткой воспроизвести шотландский акцент. Я была полностью уверена в осторожности Сайруса и глубоко уважала его необычный американский интеллект. (Кроме того, присутствие Сайруса могло удержать Эмерсона от крика, когда я расскажу ему историю Энид.)

Он не ревел. Он бормотал, ругался и фыркал, но когда я, несмотря на эти препятствия, закончила рассказ, смиренно заключил:

– Полагаю, мы должны что-то предпринять. Нельзя допускать, чтобы шарлатаны дурачили людей. Я просто пойду туда завтра и избавлюсь от женщины.

– Эмерсон, ты безнадёжен! – возопила я. – Что ты собираешься предпринять – схватить её за шиворот, притащить на вокзал и затолкать в купе?

– Я считаю, что ситуация слишком сложна, – задумчиво протянул Сайрус. – Мы можем избавиться от дамы, но это не вылечит вашего злосчастного друга. Похоже, здравый смысл окончательно покинул его

– Я, конечно, намерена поговорить с ним, – ответила я. – Но он чрезвычайно упрям и не очень-то...

И замолчала. Мы говорили тихо, но невдалеке сидел Рамзес, а у него уши, как у кошки. Я знала, что он слушает. И ещё не решила, хочу ли вовлекать детей в невзгоды Энид. Рамзес уже был вовлечён – не по моей вине – но я не собиралась позволять ему брать на себя ответственность за это дело.

– Я просто завяжу с ними знакомство, – предложил Сайрус. – Общие друзья и всё такое. И получу представление, как только увижусь с парнем.

Я поблагодарила его. Вечер закончился тем, что мы все собрались вокруг пианино и устроили хор. Нефрет выучила «Дикси»[120], чтобы оказать любезность Сайрусу. К моему удивлению, он, похоже, не знал слов.

Из-за позднего часа мальчики решили остаться дома. После того, как Сайрус пожелал нам спокойной ночи, а дети разошлись по своим комнатам, я оставила Эмерсона за столом и вышла на террасу. Прохладный, чистый воздух освежал после атмосферы гостиной, наполненной дымом от трубки Эмерсона и сигарок Сайруса; звёзды, сияющие в Египте ярче, чем где бы то ни было, украшали тёмное небо. Единственным отсутствующим романтическим элементом был запах жасмина, который присутствовал бы, если бы Абдулла не забыл полить мои лозы.

Я хотела побыть в одиночестве для серьёзных размышлений. Размышлений о том, что вертелось у меня в голове не только в тот день, но и в течение многих предыдущих. Не о Беллингемах и не о бедной Энид. А о гробнице «Двадцать-А».

Эмерсон считал, что кто-то над ним подшучивает. Кое-кто из его соперников вполне мог наслаждаться, наблюдая, как мой муж бесплодно и бесконечно ищет могилу, которой не существует, но я не верила, что кто-либо из наших археологических знакомых опустится до такого детского трюка. (За исключением мистера Баджа[121] из Британского музея. Он, безусловно, был достаточно злобным, но я сомневалась, что у него хватило бы воображения выдумать такое.)

Нет, это не уловка. Такая гробница существует, и в ней находится то, что наш таинственный корреспондент желает отыскать нашими руками. Кто, что и почему? Почему и что – вопрос откладывается; слишком много возможностей. А вот кто... Одно имя – вернее, одно прозвище – сразу пришло в голову.

Тяжёлая мускулистая рука обвила мою талию.

– Чёрт возьми, Эмерсон, я бы хотела, чтобы ты не подкрадывался ко мне вот так, – буркнула я.

– Нет, не хотела бы. О чём ты думаешь здесь, в одиночестве?

Я промолчала. Через мгновение Эмерсон продолжил:

– Сказать тебе, о чём ты думаешь?

– Ты имеешь в виду – угадать?

– Нет, моя дорогая. Для этого я слишком хорошо тебя знаю. Тайна – это твои еда и питьё, – продолжил Эмерсон. – Ты способна устоять перед намёками на скрытые гробницы не больше, чем другая женщина – перед новой шляпкой. Эти сообщения были адресованы мне, но отправитель должен был знать, что ты их прочитаешь, поскольку мне ещё никогда не удавалось что-либо скрыть от тебя. И в голову сразу же приходит имя – или, выражаясь точнее, путаный набор проклятых псевдонимов. Мастер-преступник, Гений Преступлений…

– Сети мёртв[122].

– Он не мёртв. – Эмерсон развернул меня и взял за плечи. – Ты знаешь, что он не мёртв. Как давно ты это знаешь, Пибоди?