Гать - Александр Николаевич Афанасьев

Показалась знакомая поляна. Андрей остановился и бросил взгляд в сторону могил. На пирамидах лежали шапки снега. Почему-то пришла мысль о том, что они стоят как солдаты в строю, и он, сняв шапку, немного так постоял.

Дорохова Андрей увидел издалека. Василий Егорович выгребал навоз из коровника. Но подходить не спешил. Он долго стоял на тропинке, курил, собирался с мыслями, провожая глазами каждый взмах рук Дорохова.

Из трубы дороховского домика кудреватой струей тянулся дым, матово поблескивала снежная пыль на буграх и поленнице, сложенной ровно и высоко.

Дверь избы распахнулась, и на крыльцо в наброшенном на плечи полушубке вышла Варвара Михеевна.

— Василий, — донеслось до Андрея, — самовар поспел.

Дорохов не спеша воткнул вилы в кучу и распрямился. Прихрамывая, вышел из коровника.

— Добренько, Варюшка. Значитца, погреемся, да и гостенек наш вовремя поспел. — Он вдруг обернулся и, пристально посмотрев на кусты, в которых стоял Андрей, добродушно, но с какой-то натугой крикнул: — Выходь, что ль, Андрей Петрович… Замерзнешь так стоять-то…

Андрей, усмехнувшись про себя, вышел на поляну перед дороховской избой.

Он не торопясь шел по тропинке и, чувствуя насмешливый взгляд Дорохова, злился на самого себя.

— Здравствуйте, Василий Егорович, — поздоровался он, — и вы, Варвара Михеевна, здравствуйте.

Та, как и в прошлый раз, низко поклонилась и, суетливо поправив полушубок, скрылась в сенях.

— Неловок ты, значитца, Андрей Петрович, — ухмыльнулся Дорохов, не сводя с него тяжелого, изучающего взгляда, — я приметил тебя, когда ты через перелесок ломился, словно кабан на водопой. Всех сорок распугал… Ну, проходи, проходи. Скидывай мешок-то свой.

Андрей снял с плеч рюкзак и, держа его в руках, долго обивал валенки о ступеньки крыльца. Снял шапку и ударил ею по колену, подняв при этом целый вихрь мелких снежинок, отряхнул варежкой с воротника иней.

Все было как и в прошлый раз: не спеша пили чай, отдыхая, нехотя перебрасывались словами. Кряхтел Василий Егорович, близоруко помаргивала его жена.

Варвара Михеевна сидела за столом недолго. Выпив чашку-другую, она вдруг встала и стала собираться.

— Куда ты, мать? — спросил Дорохов, видимо, озадаченный этими сборами.

— В магазин пойду, — ответила Варвара Михеевна, повязываясь платком и беря в руки большую сумку, сшитую из клеенки. — Намедни сказывали, что в магазин крупчатку завезли… Надо бы взять кило десять на праздники, чай, Новый год не за горами.

— Папирос возьми, — спокойно сказал Дорохов, ставя чашку на стол и морща лоб, — да соли и перца… Скоро кабанчика забивать, а соли курам на смех…

После того как Варвара Михеевна вышла, Дорохов долго молчал, словно собираясь с мыслями, и наконец негромко выдохнул:

— Вот так, значитца, Андрей Петрович… Сбежала моя жена, чтобы мы поговорить могли… Ушлая она у меня, совсем как в молодости!

Андрей внимательно посмотрел на него.

— Василий Егорович, я очень прошу вас, — Кудряшов дотронулся до рукава гимнастерки Дорохова, — рассказать все подробнее… Понимаете, может, был с вами какой-то случай, который вы запамятовали, но который мог бы мне помочь… Может, был какой-то эпизод, на ваш взгляд, незначительный, а на мой — очень важный… Вот, к примеру, о разведшколе. Как вы ее раскрыли, часто ли бывали там?

— О разведшколе… — Дорохов усмехнулся. — Не я ее раскрыл, а Смолягин Тимофей. Я что, человек не шибко грамотный…

— Ну а все-таки, Василий Егорович, как вы догадались?

— Тут, вишь, какое дело получилось, Андрей Петрович. Тимоха стал меня расспрашивать о том, что фашисты устроили на Выселках. Оказывается, им тоже здорово досталось от охраны, когда они напали на торфоразработки. И его заинтересовало, что там они делают, если такую охрану поставили… Я ему и говорю, что вроде как торф добывают. Сам видел, как платформы с торфом вывозят. Тимоха насторожился и спрашивает: «А почему вроде?» Я тут ему свои сомнения и выложил: народу, говорю, там человек тридцать ошивается, а толку мало… Да и морды у них больно холеные… Тимоха тогда и говорит: ты, дескать, попробуй туда проникнуть и присмотрись повнимательней… А тут случись так, что у них полицая, который туда воду колодезную возил, с перепою кондрашка хватил, а я тут возьми и покрутись перед «хлыстом». Он посмотрел на меня да и говорит: «Что вы мучаетесь, вот Дорохов и будет воду возить…» Стал я туда ездить и присматриваться, примечать… Тут я и смекнул, что нечисто на Выселках, и Тимохе сразу сообщил… Через неделю Тимоха снова пришел и сказал, что там шпионская школа устроена, и еще просил, чтобы я приметы их запоминал, имена и ему сообщал…

Незадолго до гибели отряда снарядил я лошаденку и поехал на Выселки с водой. Привез, гляжу, ведут фашисты трех ребят наших… Избитые, в рванье одном… Еле бредут, сердешные… Слил я, значитца, воду в чан, сдал мясо, стал выезжать из ворот. Обыскали меня, как положено, и выпустили. Поехал я домой не той дорогой, что в Ворожейки идет, а другой, она сразу к болотам поворачивает. Правда, плохонькая, но тогда подморозило, и я решил, что проеду. Отъехал метров пятьсот, слышу, вроде как кто-то стонет. Остановился, доковылял до кустов, глядь: а там парнишка на земле корежится. Выглянул я на дорогу, глянул туда, сюда: никого — и к парнишке. Он без сознания лежит, только постанывает. В крови весь. Рядом яма, значитца, разворошенная, а в ней еще два парня лежат… — Дорохов судорожно глотнул воздух, потер горло. — Только мертвые. Подхватил я его и проволок до канавы, что на другой стороне дороги была. Думаю, бросятся искать, пущай думают, что через канаву прошел. Потом следы свои да от волока замел, положил парнишку в телегу, прикрыл хворостом и погнал кобылку-то рысью…

Дорохов замолчал, припоминая давние события, сумрачно глядя в догоравшие поленья в печи. Стемнело. Света они не дожигали, и только мерцающее пламя углей высвечивало угловатое, морщинистое лицо Дорохова, бросая тень на бревенчатые стены избы. В избе пахло сушеной травой, пучки которой были развешаны на веревочках у русской печи.

— А дальше? — негромко произнес Андрей, нарушив затянувшееся молчание.

— Дальше?.. Дальше как-то неладно вышло… — Дорохов сконфуженно помолчал, но потом, видимо, собравшись с духом, продолжил: — Доехал я до старицы и пошел выглянуть на гарь. Там еще до войны пожар был и весь лес выгорел, пустая да ровная, словно плешь, гарь получилась. Решил я осмотреться поначалу. Там, бывалоче, бабы клюкву собирали, а мне лишний глаз и вовсе не нужен был… Да и на патруль можно было нарваться. Фрицы-то по лесу не особенно охочи шастать были, а вот до гари ходили. Вышел я, значитца, постоял, посмотрел — никого… Покурил. Думаю, куда спешить. Успеется