Пропасть - Роберт Харрис

– «Ах, сейчас бы в Англию, где цветет апрель», – прошептал он.

– Браунинг! – улыбнулась она и покачала головой. – Как всегда, Браунинг!

Премьер-министр ощутил смутную досаду, как будто она смеялась над ним.

Они добрались до Уолмера, проехали по маленькому приморскому городку с рядами беленых домов, мало чем отличавшемуся от Холихеда, и поднялись к замку. Если бы премьер-министр захотел, то мог бы стать его владельцем – это была официальная резиденция лорда-смотрителя пяти портов, и король предложил ему эту церемониальную должность, но он не мог позволить себе расходы на содержание замка и устроил на это место одного из членов кабинета министров, богача Уильяма Лайгона, графа Бошана, оставив за собой право, по негласной договоренности с владельцем, приезжать сюда на уик-энд. Премьер-министр невероятно гордился замком, словно своим собственным. В отличие от Пенроса, это был не псевдостаринный замок, а самый настоящий, с четырехсотлетней историей; стены толщиной пятнадцать футов, круглая сторожевая башня, увенчанная флагштоком, на котором шумно хлопал на ветру штандарт смотрителя, бастионы, обращенные к каменистому морскому берегу. Не так уж плохо для парня из Йоркшира, родившегося в семье среднего достатка! Он наблюдал за выражением лица Венеции, впервые видевшей замок.

– Ох, Премьер, теперь я понимаю, о чем ты говорил, – вздохнула она. – Это просто чудесно.

Остальные уже приехали. Они пили чай на огражденной зубчатой стеной террасе. Это место премьер-министру особенно нравилось – четыре старинные пушки, глядевшие из бойниц на Английский канал, небольшая кучка ядер перед ними, необъятная синева неба и моря, посеревшие от непогоды деревянные скамейки в лучах солнца. Он проводил Венецию к тем людям, которых знал и любил больше всех: Марго и Вайолет, Реймонду и Кэтрин, Монтегю и Бонги, и в этот теплый весенний вечер, стоя рядом с ней, на какой-то момент ощутил себя королем в собственном замке, а мир вокруг него был упорядочен и совершенен.

Венеция пожалела о том, что приняла приглашение, с того момента, как приехала.

Для начала там была Марго, которая приветствовала ее с ледяной вежливостью, слегка коснувшись ее твердыми, словно ножи, щеками, и Монтегю, который посмотрел на нее с упреком и шепнул, что им необходимо поговорить, и Реймонд, который, похоже, считал все происходящее чрезвычайно забавным, и Вайолет, которая когда-то была лучшей подругой и хранительницей всех ее тайн, но теперь между ними пролегала тень той былой близости.

И еще сам замок, построенный во времена Тюдоров как крепость, а не жилой дом. Маленькие комнаты, узкие коридоры с вечными сквозняками. В темных углах с пугающей неожиданностью возникали старинные доспехи. На стенах висели пики и мечи, полковые знамена, пыльные гобелены и мрачные портреты. В ее комнате с каменным полом не было ванной, а на высокую жесткую кровать с балдахином приходилось забираться по ступенькам. Пока Венеция одевалась к обеду с помощью одолженной Вайолет горничной, небо за окном-бойницей потемнело и над бастионами завыл внезапно поднявшийся ветер. Она подумала о том, как расчетливо Марго выбрала для нее комнату, и, спустившись к обеду, не отказала себе в удовольствии высказать хозяйке, насколько ей понравилась обстановка.

– Правда? – немного растерянно ответила Марго. – Я боялась, что она у нас немного спартанская.

– Вовсе нет, она очаровательна. Я просто восхищена.

За обедом премьер-министр был в ударе, он рассказывал забавные истории о прежних гостях: как леди Три, возвращаясь с партии в гольф в Диле, спросила: «Скажите, мистер Асквит, вас вообще интересует эта война?» («Довольно остроумно, на мой взгляд!»), или как он коварно предложил американскому писателю Генри Джеймсу по дороге из Рая[47] остаться у него на уик-энд и отобедать вместе с Уинстоном.

– Это была воистину встреча двух единомышленников! Можете сами догадаться, кто проговорил все это время. Потом я спросил у Джеймса, что он думает об Уинстоне. Ответ Джеймса достоин восхищения: «Признаюсь, меня всегда поражала… гм… ограниченность, которой облеченные властью люди расплачиваются за право повелевать человечеством».

Все засмеялись, кроме Венеции.

– Лично я в любом случае предпочту Уинстона со всеми его нелепостями этой высохшей старой деве, – не сдержавшись, сказала она.

За столом на мгновение стало тихо. А потом премьер-министр сменил тему разговора.

На ночь Венеция заперла крепкую дубовую дверь, но вскоре после полуночи услышала, как к ней осторожно постучались. Она притворилась, что спит, а сама лежала и гадала, кто это – премьер-министр или Эдвин. Но кто бы там ни был, он быстро сдался, а утром ни тот ни другой об этом и словом не обмолвились.

В субботу после ланча премьер-министр объявил, что отправляется в Дувр проинспектировать воинскую часть, готовящуюся к отплытию во Францию.

– Венеция, дорогая, не могла бы ты поехать со мной?

Она посмотрела на сидевшую напротив Марго, но та сразу же отвернулась. Венеции стало неловко.

– К сожалению, у меня очень болит голова. Если ты не против, я останусь здесь.

– Жаль. Не хотелось бы ехать одному.

Премьер-министр окинул взглядом собравшихся за столом, не задержавшись на Марго.

– Монтегю, а вы не откажетесь составить мне компанию?

– Конечно не откажусь, сэр, – ответил Эдвин и беспомощно посмотрел на Венецию.

Когда они уехали, Венеция отправилась на долгую одинокую прогулку по каменистому пляжу. Ее всегда раздражало то, каким жалким становился Эдвин в присутствии премьер-министра. Как будто не Марго, а именно он был третьим в этом проклятом любовном треугольнике. Вернувшись в замок, Венеция прошла прямо в свою комнату и не показывалась до обеда – лежала в кровати и читала. Бóльшую часть вечера она проболтала с Бонги и Вайолет, поглядывая на Эдвина, который все больше мрачнел и замыкался в себе. Что за странное, неуравновешенное создание! Как можно всерьез думать о том, чтобы связать с ним свою жизнь?

Той ночью Венеция проснулась от шороха записки, просунутой под дверь. Записка была от Эдвина и начиналась она со слова «милая».

Я сиял от счастья быть рядом с тобой, но в итоге оказался зверем, который мечется по клетке в ярости оттого, что не может дотянуться до лакомства по ту сторону решетки. Бóльшую часть времени я провел здесь впустую, не утолив и единым словом терзавшие меня голод и ревность. Я не мог отпустить его одного в город, не мог, хотя и рад был бы воспользоваться такой отличной возможностью. Ах, если бы ты жалела об этом так же сильно, как я (опять это «если бы»)! Получу ли я хоть когда-нибудь хоть какие-то права? Завтра я буду готов к прогулке, которой никто не должен помешать, а потом хочу кое-что устроить в понедельник.