Опаловая змея - Фергюс Хьюм

– Свадьба, свадьба, свадьба! – воскликнула миссис Таузи. – И моя сестра Матильда так устала сидеть в девках, что собирается выйти замуж как можно скорее, как только ей это предложат. Но если она поведет своего жениха танцевать… О нет, только не это!

– Что ж, Дебора, – сказал Бикот, – нам всем есть за что благодарить судьбу. Давайте попробуем выразить эту благодарность своей жизнью.

– Что ж, можно и так сказать, – благочестиво вздохнула миссис Таузи. – Кто бы мог подумать, что все обернется так счастливо. Ну, вы воркуйте, мои милые, а я приготовлю бульон из баранины, чтобы щеки моей красавицы порозовели. – И она поспешно вышла.

Сердце Сильвии было слишком переполнено, чтобы что‐то сказать. Она лежала в сильных руках Пола, прижавшись щекой к его щеке. Здесь она и останется до конца своих дней, защищенная от бурь и штормов. И пока они сидели в тишине, старинные дедовские часы, главное сокровище Деборы, пробили дважды, трижды и еще раз. Пол тихо рассмеялся.

– Как свадебные колокола, – прошептал он, и его будущая жена радостно вздохнула.

КОНЕЦ

Загадка Пикадилли

Глава I

Туманная ночь

В два часа августовской ночи из ярко освещенного дома на Парк-лейн, где графиня Керсток давала бал, доносились звуки музыки. Сезон, правда, уже давно закончился, и хотя большая часть лондонского общества, подобно ласточкам, откочевала на юг Европы в поисках тепла, в городе оставалось еще достаточно много людей и немало знаменитостей, чтобы оправдать проведение бала.

Снаружи было тускло и холодно, в воздухе висел густой желтый туман, зато обстановка большого бального зала напоминала сказочную страну – сияние множества ламп, изобилие ярких цветов и пестрых платьев, которыми щеголяли дамы. Оркестр, скрытый за великолепной ширмой из тропических растений, играл новомодный вальс «Мой друг», и вздохи и всхлипы мелодии, тихо пробирающейся по комнате, казалось, наполняли танцующих сладострастной томностью, когда они скользили по полированному полу. Мягкое шуршание фру-фру[2] женских платьев сливалось с легким смехом девушек и шепотом их партнеров, в то время как над всем царствовала странная музыка с ее вкрадчивыми переливами, настойчиво пробуждающими чувственную страсть.

У дверей бального зала, прислонившись к стене, стоял молодой человек лет тридцати, лениво наблюдая за кружащимися танцорами; но, судя по озабоченному выражению лица, мысли его блуждали далеко. Он был высок, темноволос, с аккуратной, коротко подстриженной бородкой, пронзительными темными глазами, крепко сжатым ртом, а смуглый цвет лица в сочетании с проволочной жесткостью завитков волос явно указывал на текущую в его жилах негритянскую кровь. Внезапно ход его размышлений прервало прикосновение к плечу, и взгляду его предстал дородный пожилой джентльмен с седыми волосами и румяным лицом Силена[3].

Первым из этих двоих был Спенсер Эллерсби, единственный сын богатого вест-индского плантатора, а вторым – Гораций Мартон, известный светский человек, которого прозвали Городским Глашатаем, потому что он всегда знал все скандалы и сплетни и пересказывал их, расцвечивая новыми и новыми подробностями, своему многочисленному кругу друзей.

– Эй! Эллерсби, мой мальчик, – воскликнул Городской Глашатай в надежде разузнать что‐нибудь новенькое. – Вы снова вернулись домой, в Англию, порадовать нас впечатлениями?

– Порадовать впечатлениями? Только не я, – ответил Эллерсби в привычной для него ленивой, томной манере. – В наши дни каждый, кто проходит полдюжины миль, считает своим долгом издать книгу путешествий под каким‐нибудь фантастическим названием. Я предпочитаю порадовать всех тем, что не делаю этого.

– Как, никаких новостей?

– Нет, – равнодушно отозвался молодой человек. – У меня нет тщеславия Колумба, и Старый Свет меня вполне устраивает. Я поверхностно ознакомился с Африкой, посетил своих американских кузенов, нанес такой же визит вежливости австралийским родственникам, в общем, с ожидаемым результатом.

– И каков же он?

– Просто скука – в какой‐то мере я согласен с Вольтером: «это лучший из всех возможных миров», и все же немного устаешь от него… Однако я удовлетворил ваше любопытство, а теперь ответьте мне тем же. Я два года не был в Англии и ничего не знаю о жизни в городе. Ну‐ка, расскажите мне все – скандалы, смерти, браки, разводы, вообще все сплетни за последнее время.

Это занятие было по душе и самому Городскому Глашатаю, и он с радостью пустился в длинное описание произошедших глупостей, новинок моды, поучительных историй и скандалов, которое, будучи приправлено некоторой долей злословия, вылилось в довольно забавную речь. Эллерсби слушал молча, со спокойной улыбкой на губах, время от времени позволяя себе краткое восклицание, когда слышал какую‐нибудь особенную новость.

– Вам следовало бы писать мемуары, Мартон, – сдержанно заключил он, – они были бы такими же злыми, как у Пипса, такими же скандальными, как у де Граммона, и такими же забавными, как и те и другие; но продолжайте – что‐нибудь еще? Какие‐нибудь новые красавицы?

– О! Одна из них здесь сегодня вечером, это леди Бэлскомб.

– Что? Старый Бэлскомб женился? – удивленно воскликнул Эллерсби. – Я думал, он никого не любит, кроме себя… Так, и кто же его жена?

– Это все хотят знать, – горячо отозвался Мартон. – Он подобрал ее где‐то в деревне, но у нее нет ни родословной, ни денег, ни талантов, ничего, кроме ее красоты.

– Что для женщины стоит всего остального, вместе взятого, – цинично перебил его Эллерсби. – И какова же она?

Городской Глашатай тут же выдал такое описание, словно продавал ее на аукционе.

– Высокая, светловолосая, голубоглазая, красивый цвет лица, великолепная фигура и дьявольский характер.

– Отличная характеристика, особенно последнее, – пробормотал Эллерсби. – Бэлскомб любит ее?

– О да, безумно! Он не оставлял ее одну ни на минуту! Правда, сегодня вечером ему пришлось это сделать, потому что ему понадобилось уехать по делам к себе в Беркшир, он пытался уговорить ее светлость тоже поехать, но она не захотела отказаться от танцев. Боже милостивый, какие танцы могут быть в это время года? Но леди Керсток всегда была слегка не в себе.

– Отвечает ли леди Бэлскомб взаимностью на обожание мужа?

Мартон поднял брови, потер руки и многозначительно ухмыльнулся.

– Ну не совсем… Эй, стоп! – предостерег он, усмехнувшись. – Там в первых фаворитах Каллистон.

– Эх! Черт… Я думал, он влюблен в подопечную старого Бэлскомба, мисс Пенфолд.

– Так оно и есть; но занимается любовью с женой только для того, чтобы быть вхожим в дом. Я не удивлюсь, если это закончится бракоразводным процессом.

– Что ж, вы наверняка, как обычно, правы в своих предположениях, – заметил Эллерсби, – но что сказала бы на это сама мисс Пенфолд?

– Думаю, ее бы это только обрадовало, – ответил Мартон. – Господи, да в