Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

На Гройса вдруг навалилась усталость. Чувствовалась лишняя чашка кофе в желудке, трепыхалось сердечко, часто-часто, как у кошки, и острота зрения снизилась… Минуту назад он отчетливо различал каждый стул на зеленом подиуме в дальнем углу зала, а теперь видел только серые пятна. Он стащил очки, отошел в сторону, чтобы не стоять на проходе, и перевел дух.

Никому здесь не было до него никакого дела. Свались он с сердечным приступом, его бы, конечно, заметили. Но на старичка, который забрел сюда явно по ошибке, никто не обращал внимания.

«Это и к лучшему», – сказал себе Гройс.

– Играй, рассвет-чародей… – донесся из коридора красивый баритон.

В зал вошел Виктор Домбровский. Он был в точности такой, как на фото: грива жгуче-черных волос, большая вытянутая голова, на которой очень много места занимали лоб и нос, мощная шея… Поступь у него была тяжелая, как у ожившего памятника. Генеральный директор «Грозы» и сам напоминал памятник. Было в нем что-то монументальное.

– На флейтах ветров! – пропел он. – На струнах дождей!

При виде начальства среди телевизионных людей возникло оживление. Домбровский прошел мимо старика, не обратив на него внимания, и навстречу ему выдвинулся Пономарев.

– Хорошо, что ты здесь, – раскатисто сказал Домбровский. – Пойдем-ка, надо обсудить кое-что…

Рука легла на плечо Пономарева. На безымянном пальце сверкнул золотой перстень с бледно-лиловой вставкой. «Инталия аметистовая», – всплыло в памяти Гройса: упоминание о передающейся в их роду по наследству драгоценности попадалось ему в двух интервью Домбровского. Даже на расстоянии он видел, что наследственная драгоценность – шняга полная, бижутерия. Полуобняв Пономарева, директор повел его в дальний неосвещенный угол, где какие-то люди копошились среди штор. Они шли, прильнув друг к другу, как любовники или как отец сыном, встретившиеся после долгой разлуки.

Домбровский остановился, покрутил головой, выискивая кого-то.

– А Марина моя где? – громко спросил он.

– Тут я, Виктор Андреевич…

Бурова присоединилась к ним.

Появление генерального, похоже, застало его сотрудников врасплох. Гройс на такую удачу не рассчитывал, но шанс свой упускать не собирался. Он прикинул, что ему нужно пройти через весь зал… Сделать это, не привлекая к себе внимания, было непросто. Зато в полутемном углу за шторами, где был навален кучей какой-то хлам, он мог укрыться. Судя по вектору движения Домбровского и его помощников, они нацелились секретничать именно там.

– Простите, вы хорошо себя чувствуете?

Невысокий круглолицый толстяк явно намеревался пробежать мимо. Но в последний момент, приглядевшись, остановился.

На этот случай у Михаила Степановича было заготовлено объяснение.

– Я к одной даме пришел… – продребезжал он. – Марине… Одну секунду… Фамилию забыл…

Рука его нырнула в карман, и он тщательно расправил сложенную вчетверо бумажку.

– Вот, прочитайте, будьте добры… Чтобы мне за вторыми очками не лезть…

Трясущаяся старческая лапка сунула бумажку в пухлую ладонь толстяка.

– Марина Корнеева, – прочитал тот вслух. – А, вы этажом ошиблись. Вам надо на пятый.

– Как же это я так…

– Да ничего страшного, сейчас за вами кого-нибудь пришлют, я позвоню… Одну минуточку… – Толстяк ухватил пробегавшую мимо девушку за локоть. – Танечка, принеси, пожалуйста, стул.

– Конечно, Ян Владимирович!

Мгновенно появился стул, на который усадили Гройса. Толстяк вытащил телефон и принялся тыкать в экран.

Это в планы старика не входило. Корнеева была редактором передачи «АльтИст», название которой расшифровывалось как «Альтернативная История», и о визитере, разумеется, знать не знала. Гройс решил положиться на обычную в таких случаях суматоху и неразбериху.

Толстяк, к его облегчению, не смог дозвониться. Со своего стульчика Михаил Степанович наблюдал, как Домбровский медленно движется, словно ледокол, втолковывая что-то по пути на ухо Пономареву.

От группы возле камеры отделилась бледная коротко стриженная женщина и направилась наперерез Домбровскому.

Толстяк тут же позабыл о Гройсе.

– Ида Семеновна! – закудахтал он. – Ида Семеновна!

Он перехватил ее на полпути и забубнил, суматошно размахивая короткими ручками. До Гройса доносилось: «Но фактуры же никакой, как его одобрили?» – «А я здесь при чем, Ян, дорогой мой? Ты так говоришь, как будто это от меня зависит…»

Воспользовавшись тем, что его благодетель отвлекся, Гройс попытался было вдоль стеночки добраться до цели. Но на этот раз его перехватила девушка, приносившая стул.

– Я вас к Корнеевой отведу, пойдемте…

Гройс притворился ослабшим, попросил разрешения минутку отдохнуть и вернулся на свой стульчик. Домбровский на противоположном конце зала стоял перед Буровой и Пономаревым, будто ксендз перед прихожанами. Гройсу даже померещилась на его шее узкая белая колоратка. Эти трое образовали замкнутую, объединенную неведомой внутренней связью группу, и никто не решался подойти к гендиректору.

Девица мельтешила вокруг: всучила Гройсу пластиковый стаканчик с водой, которая немедленно расплескалась ему на колени, спросила, не нужно ли ему какое-нибудь лекарство, здесь внизу есть аптека, она может сбегать… Гройс, не выходя из роли, с кроткой улыбкой принимал эту суету. Воду выпил. От лекарств отказался. И не переставал наблюдать за троицей.

Кто-то окликнул девушку. Оставшись один, Гройс привстал… Но в ту же секунду группа распалась. Домбровский похлопал по плечу Пономарева, кивнул Буровой, стремительным шагом наискось пересек зал и исчез так же неожиданно, как появился.

Толстяк побежал за ним следом, но возле Гройса замедлил шаг. В глазах его читалось мучительное умственное усилие: он явно пытался вспомнить, что это за старикан и какие дела их объединяют. Наблюдая за его потугами, Михаил Степанович вспомнил, что антилопа гну способна удержать в памяти события последних пятнадцати минут, и ни минуты дольше.

Наконец толстяк просветлел и хлопнул себя по лбу:

– Марина! Корнеева!

– Увы, я перепутал день, – покаялся Гройс. – Сегодня, оказывается, среда! Ошибся…

– А это и неудивительно! – охотно подхватил толстяк. – Ритм безумный, мчимся бесконечно, а зачем? Куда? Кто ответит?

С этими словами он унесся в неизвестном направлении.

«Мир не без добрых людей, – пробормотал про себя Гройс. – Черт бы их побрал».

* * *

– Ну хорошо: теперь мы знаем, кто такой Католик. И что нам это дает? – спросил Маевский.

Пока Гройс отсутствовал, они с Айнур снова ухитрились поссориться. Никита уже не мог вспомнить, что послужило предлогом. Слово за слово – и вот они обвиняют друг друга в смерти Михаила Степановича. Склока зашла так далеко, что даже когда Гройс возник на пороге, живой и невредимый, они по инерции продолжали собачиться.

– Дает то, что мы знаем врага в лицо, – возразил старик. – И можем действовать не вслепую и не наобум.

Гройс вспомнил, как Домбровский, выходя, полоснул его взглядом.

– Айнур!

Девушка возникла в дверях.

– Распоряжение такое: ночуешь по-прежнему у меня. В магазин не выходишь, заказываем доставку. Никита тебе поможет с