Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Хотя бы одного человека: Виктора Домбровского.

Вот так живешь, думаешь, что всё про людей понимаешь… А они между тем преподносят сюрпризы. Петя Селиванов, сделавший из себя человека в футляре, был женат на Ольге Воденниковой. Шалой девке, уже тогда любившей выпить. Непутевой, ветреной… Одним словом, полной противоположности солидному угрюмому Пете. Он, кажется, лет с пяти был взрослым. Скучным и добросовестным.

И как выясняется, не совсем честным.

«Лихо тебя, Петя, жизнь потрепала. Но ты ее сам себе такую организовал. Айнур – существо юное, но в одном она права: нельзя работать с теми, кого ненавидишь. Это и душу разъедает, и ум. Твои прекрасные мозги тебя подвели, и ты уцепился за Пономарева, решив, что он – главная фигура. Возможно, это тебя и погубило».

Бывший однокашник Селиванова, которому дозвонился Митя, рассказал, что брак был студенческий, недолгий. Продлился всего два года. «Всего? – поразился Гройс. – Ничего себе – всего! Странно, что не два месяца». Как-то эти двое ухитрились продержаться друг с другом. Что могло Воденникову привлечь в скучном головастике? Усы, галстучек под шейкой, брючки со стрелками… Петя даже не пил!

Но память о Воденниковой Селиванов вымел из жизни подчистую. Даже сыну ни словом не обмолвился о первом браке. Не оставил ни одной Ольгиной фотографии, не говоря уже о совместных. Только общую институтскую не выкинул.

Должно быть, он и думать забыл о Воденниковой.

И вдруг она появилась на пороге Левашовых: с колодой карт и под чужим именем.

«Надо полагать, ты взбесился. Уж кому-кому, а тебе была известна цена ее “дара”. Но ты понимал, что сама она не смогла бы пробиться к Левашовым. За “Марианной” кто-то стоял. Как только подвернулась возможность, ты ею воспользовался: привел бывшую жену в свою келью – а жена, разумеется, была поражена не меньше тебя, – и даже пошел на немыслимый поступок: утащил у хозяина бутылку вермута, чтобы ее подпоить. Молодец! Пьяная, она выложила тебе всё как на духу.

Тебе нужны были деньги. Ты сходил с ума, живя среди чужого богатства и не имея к нему доступа. Тебе всего-то и требовалось, что на маленький уютный домик. Ну, и еще немного, чтобы сын мог спокойно заниматься своей наукой.

Ты сложил из Ольгиных рассказов полную картину происходящего. Другой бы на твоем месте отправился к тем людям, к которым втерлись в доверие эзотерики всех мастей, и предложил информацию в обмен на деньги. Даже Левашовы согласились бы тебе заплатить. Но ты был слишком амбициозен, Петя. Ты решил замахнуться на большее.

Ольга привела к тебе еще двоих таких же, как она: работающих на Пономарева и недовольных своим положением. Всем вам хотелось денег. Воденникова сидела по уши в долгах. Светлова мечтала о собственном бизнесе. Игнатову, самому известному из всех, осточертело работать на Пономарева. Настолько осточертело, что он делился своими мыслями со случайными людьми… Крепко же его всё достало.

Воденникова собрала всех, и ты изложил им свой план. Произошло это девятого мая, в безымянном районном кафе в Химках.

А потом всех вас убили, одного за другим.

Что произошло в эти два дня? Знал ли ты, когда пришли за тобой, что твои подельники мертвы? Или ты крепко спал, когда тебе выстрелили в голову?

А главное, каким образом Католик вас вычислил?»

Гройс хотел своими глазами посмотреть на человека, отдавшего распоряжение убить четверых. Пятерых, считая частного детектива Желтухина. Вместе с Маевским – шестерых, и не их вина, что последнего не случилось.

Исполнителя он уже видел. По крайней мере, одного из двух. Собственно, видит и прямо сейчас: узкая спина Пономарева маячила перед ним в двадцати шагах.

План Гройса был простой: он собирался понаблюдать, как Пономарев взаимодействует с начальством. «Он в кабинет зайдет – и дверь закроется! – возмущался Никита. – И что вы увидите? Секретаршу?» «Возможно, и секретаршу, – невозмутимо отвечал Михаил Степанович. – А может быть, мне и дальше удастся пройти». «Да вы просто хотите на съемки поглазеть!»

Нет, Гройс точно знал, что передачу записывали где-то в Подмосковье, в хорошо охраняемом месте. Но ему непременно нужно было попасть в здание на Студеной, где располагалась телекомпания, и посмотреть на фигурантов в естественной среде обитания.

По его просьбе Пономарева несколько дней «вели». Человек, который это делал, не имел отношения к частному сыску, зато обладал навыками слежки и был кое-чем обязан Михаилу Степановичу. Что не помешало Гройсу щедро расплатиться с временным помощником. Утром, когда стало ясно, что Пономарев направляется на Студеную, Гройс перехватил объект на станции метро. Отпустив своего человека, он выдохнул с облегчением. Пономарев с его талантами мог заметить наблюдателя.

Вокруг было оживленно. Здесь или носились со всех ног, или шли быстро, но деловито… Хлопали двери, шумели голоса, воздух был как будто наэлектризован… За одной распахнутой дверью перед зеркалами две женщины почти синхронно обмахивали кистями двоих представительных мужчин в костюмах, замерших как манекены. За другой обнаружился полутемный зал с огромным, как айсберг, куском прозрачного пластика; вокруг айсберга были расставлены вперемешку стулья и фигуры пингвинов. Здесь кипела повседневная жизнь телестудии. Мимо Гройса тащили по коридору стулья, толкали вешалки с одеждой…

– Саша, привет!

– Александр, здорово! Тебя Домбровский спрашивал…

– Ну тебя где носит-то, я с утра дозвониться не могу…

Последняя реплика принадлежала Марине Буровой. Она вывалилась из-за очередной двери, как мешок, и сразу прицепилась к Пономареву. Гройс притерся к ним почти вплотную и шел, уткнувшись в телефон, словно искал чей-то номер. Бурову он узнал сразу. Но смотреть ей в спину опасался. Черт ее знает, какие у нее еще есть способности, кроме гипноза. Так что он бросил лишь один взгляд на багровый загривок, на толстые мочки ушей, проколотые, но без сережек, и больше глаз не поднимал.

– А что такое? – недовольно спросил Пономарев.

– Может, я не буду тебе на ходу объяснять? Пошли в павильон, там все собрались… Через полчаса у них мотор.

Пономарев с кем-то здоровался, на ходу пожимал руки… Он был бодр, оживлен и прекрасно вписывался во всеобщее равномерное бурление. Марина молча топала рядом. Спину ее плотно, как патронташ, обхватывал узкий черный рюкзак на одной лямке.

Коридор влился в просторный зал, и в каждом углу этого зала велась кипучая деятельность; пчелиное жужжание голосов заполняло пространство. Двое парней тянули куда-то толстые черные провода, третий нес за ними осветительный прибор на длинной ноге; вокруг двух камер, разнесенных метров на двадцать, толпились люди, а за