Темная флейта вожатого - Владимир Волков

площадке перед больницей стояло стадо антропоморфных животных со звериными ликами, среди которых появлялась то бычья голова, то волчья морда, то свиное рыло, то харя летучей мыши, то что-то химерное, составленное из кусков разных зверей. Они скалились, рычали, фыркали и наконец бросились к воротам гурьбой с визгами и улюлюканьем. На пятачке перед больницей остались только Раскабойников с Лониной, несколько итээрщиков да религиозная пара, которая продолжала креститься на задымленное небо.

Едва стадо полулюдей-полуживотных скрылось, как ворота распахнулись, и на территорию пылающей больницы, сигналя и завывая сиреной, ворвалась пожарная машина. Пять человек принялись разматывать рукава. Еще одна бригада бросилась внутрь здания. Заработали шланги, выплевывая струи воды. Но больница была уже обречена. Ветер раздувал пламя, рвущееся изо всех окон, разбрасывал искры и разносил дым по округе. Здание кряхтело и трещало. Взрывался разогретый шифер, лопались стекла в уцелевших окнах. Через несколько минут сложилась крыша, начали рушиться перекрытия. Больница превратилась в огромный костер. В последний раз из черного проема дверей дыхнуло, как из пасти дракона, раскидывая искры.

Стаев снова опустился на бордюр. Хотелось лечь на бок, закрыть глаза и не видеть ничего. И тут перед ним вырос мальчик в полосатой футболке. Не запачканный сажей, без порезов и царапин, он выглядел посторонним на пожарище. Мальчик смотрел на Стаева серьезными карими глазами и вдруг сказал:

– Мы готовы!

Он откинул правой рукой черную челку, и Стаев заметил на тыльной стороне ладони цифру «42», выведенную синим маркером.

– К чему?

Губы мальчика сжались в линию. Он стоял перед Стаевым, смотрел на него, и от этого пронзительного взгляда, а может быть, от вони пожара, от дыма, от суеты и криков капитану стало дурно. Он хотел что-то сказать, только мальчик вдруг исчез, растворился в воздухе, но фраза продолжала висеть в воздухе, как отзвук затихающего колокола:

«Мы готовы!»

Прежде чем глаза Стаева закрылись, ему было видение – высокий седовласый старик в длинном синем балахоне, расшитом серебряными звездами. Очень дряхлый, с глубокими морщинами, глубоко посаженными глазами и длинными белоснежными волосами, он стоял в окне второго этажа пылающей больницы и сжимал в длинных тонких пальцах серебристую флейту, а потом поднес ее ко рту. От тонкого тягучего звука Стаев поморщился. Он закрыл уши ладонями, отгородился от всего, но в последний момент из большого далека прилетел протяжный крик:

– Не ищите на-а-ас!

3

Не ищите нас.

В лесу их нет.

Они не живут.

Это бесполезно.

Я просто играл на флейте…

Голоса говорили постоянно и не замолкали ни на миг. Они повторяли те же самые фразы, которые сливались в один однообразный гул. Иногда из него прорывалась музыка, которая играла в лагере той ночью, которую он провел в «Белочке». Эту музыку хотелось слушать, прокручивать в голове снова и снова, расшифровывать ее, перебирать варианты. Потом перед глазами замелькали образы такие яркие, как будто их проецировали на экран, висевший прямо перед лицом.

Лето. Ворота лагеря. «Добро пожаловать в “Белочку”!» – возвещала надпись на въезде. Прибывают автобусы, останавливаются. Из распахнутых дверей со смехом и визгами выпрыгивают дети. Линейка на площади трех флагов. Выстроившиеся в каре воспитанники смотрят вверх. Красный стяг взвивается ввысь и дрожит на ветру, как живой. Руки скользят по тросику, который приятно натирает ладони ребристой поверхностью. Красный галстук на груди трепещет от ветра, его концы бьют по лицу.

Было ли это? С ним? Или с кем-то другим?

Образы замелькали с неимоверной быстротой. Поход на реку. Спортивные соревнования. Игры на поляне. Футбол и волейбол на первенство лагеря. Купание в бассейне. Стоп! Замедление. Он идет с отрядом по знакомой дорожке, выложенной бетонными квадратами. Поднимается по ступеням корпуса. Заходит. Идет по коридору. Третья дверь налево. Он открывает ее. Молодая девушка, красивая, как Венера с картины. Только худая и коротко стриженная. Она как будто парит в полуметре от пола. Большие подведенные глаза влажно блестят, приоткрытые губы выделяются алым пятном, щеки словно пламенеют. И не сразу замечаешь веревку, уходящую под потолок. Он выходит в коридор. Дети собрались вокруг, смотрят на него. А потом заходят в сушилку, группами, по очереди. Выходят спокойные, но в глазах у каждого появляется что-то такое, чего не было ранее.

Друг за другом они проходят в палаты, достают из тумбочки тетради, рвут старые загадалки и пишут новые. Чья-то дрожащая рука выводит большими буквами: «Не ищите нас». Записки помещаются в футляры из-под «киндер-сюрпризов». На следующий день происходит их торжественное закапывание на Иванчайке. Затемнение.

Последняя ночь. Он стоит в игровой у стены с флейтой в руках. Музыка льется звонким ручейком. Мелодии сменяются и плавно перетекают одна в другую. Дети сидят и слушают. Но постепенно ритм и звучание захватывают их. Они вскакивают, пускаются в пляс. Они двигаются по кругу в одном ритме. Они сбрасывают ненужные тапочки и продолжают танцевать босиком. Их движения уверенные, плавные и изящные. На лицах сосредоточенные выражения. Они снова выполняют какой-то ритуал.

«Сейчас он придет», – проносится в голове мысль.

И он действительно приходит. Старик? Стажер Валерий? Директор? Кто-то из родителей? Невозможно сказать. Гость стоит в полумраке коридора, лица его не видно, да и фигура неясная, расплывчатая. Лишь темный силуэт. Поначалу на него не обращают внимания, но когда тот начинает говорить, дети поворачиваются к нему. Музыка продолжает играть, и слова человека легко ложатся на мотив, получается песня. И мой сурок со мною! Через минуту дети вдруг издают коллективный вопль радости. Такой энтузиазм увидишь разве что на футбольном матче, когда любимая команда на последних секундах вдруг забивает решающий гол. Все друг за другом выбегают из игровой в коридор, а оттуда – на улицу. В комнате остается одна Майя. Она берет пузырек с гуашью, обмакивает палец и выводит дрожащей рукой на стене надпись красными неровными буквами.

Новость приводит и его в состояние экстаза, хотя он не может сказать точно, почему это происходит. Возможно, все дело в песне. Он тоже выбегает на улицу вслед за детьми. Они идут по главной аллее. Впереди вышагивает тот человек, играя на флейте и пританцовывая. Дети, как привязанные, идут следом. Они смеются и танцуют. Из окон корпусов выглядывают люди. Их лица спокойны. Они смотрят на процессию, но не удивляются и ничего не говорят. В одном из окон Фиолетового корпуса мелькает угрюмое лицо Арсения Кулакова из восьмого отряда. Побродив по лагерю, «десятка» выходит за ограду и направляется в сторону леса. Флейта продолжает играть, но кажется, что звучит целый духовой оркестр.

Они переходят