Последнее дело Холмса - Артуро Перес-Реверте

на него насмешливо:

– Вы имеете в виду мою дедукцию или свои действия?

Он не ответил. По-прежнему стоял передо мной, сунув руки в карманы, и задумчиво меня рассматривал.

– Иногда, – сказал я, – достаточно взглянуть под другим углом, чтобы подробности, которые на первый взгляд казались незначительными, сделались решающими.

– И как же вы пришли к этому выводу?

– Мысль давно бродила в голове, но оформилась несколько часов назад.

– И потому вы сегодня держались так сухо? И неприязненно?

– Вероятно.

– Вы в самом деле считаете меня убийцей?

– А недурно было бы, а? В этом была бы даже некая извращенная логика. Доктор Ватсон оказывается преступником.

Фокса наконец улыбнулся – впервые за все это время:

– Смутные фигуры в лондонском тумане, где все не то, чем кажется… Признаю, это соблазнительная идея.

– В высшей степени, – сказал я. – Поэтому мне с вечера не терпится спросить у вас, как далеко вы намеревались зайти.

Он оглянулся по сторонам, где валялись осыпавшиеся со стены камни. И на миг меня посетила неприятная мысль: уж не ищет ли он что-нибудь подходящее, чтобы размозжить мне голову?

– Эдит Мендер? – только и спросил он.

Я кивнул, намереваясь разложить факты в каноническом порядке:

– Есть две версии, из которых одна выглядит правдоподобней. В соответствии с ней вы и Эдит Мендер были знакомы раньше и неожиданно встретились на Утакосе. Стремительный отъезд вашей спутницы может иметь к этому отношение… Возможно даже, что мужчина, который бросил ее в Париже, – это вы и есть.

Фокса слушал меня очень внимательно.

– А вторая версия, Холмс?

Я в духе и стиле моего героя неопределенно повел рукой:

– Она не исключает первую, а скорее дополняет ее: вы были на пляже возле павильона, когда Эдит зашла туда. Может быть, вы оказались там без ее ведома, или, может быть, у вас там было свидание.

– А каким же манером туда затесался Спирос?

– Женщины, как я уже говорил, – животные сложные. Помните?

– Прекрасно помню.

– Нельзя исключить, что она, зная, что вы вертитесь вокруг нее, хотела использовать этого паренька, чтобы…

Он захохотал так, что на глазах у него выступили слезы:

– Разыграть сцену и вызвать у меня ревность?

– Нечто в этом роде.

– И я в отчаянии убил ее, когда парнишка вернулся в отель?

– Признайте, что это хорошая гипотеза. Немного вульгарная, но хорошая. Ну а потом вы приготовили антураж, чтобы симулировать самоубийство. Совсем недурно, принимая в расчет неблагоприятные обстоятельства и недостаток времени.

– Невероятно.

– Невероятно не значит невозможно.

Он понурился, размышляя, и тут же вскинул голову:

– А как вы можете доказать, что я отлучился из отеля, чтобы устроить все это?

– Никак не могу. Но в тот вечер Жерар сыграл «Очарование» Карлоса Риверы дважды. Дважды! И во второй раз – когда почти все мы, за исключением Малербы и Нахат Фарджалла, разошлись по номерам спать. Вы не знали, что он исполнил пьесу вторично, потому что вас в это время уже не было в отеле.

Он немного подумал:

– Я мог быть у себя в номере.

– Наши с вами номера расположены напротив друг друга, и оттуда слышна музыка. Я-то слышал ее в ту ночь. Всю программу, включая «Очарование». Жерар сказал, а примадонна подтвердила, что попросила исполнить еще раз.

– И что это доказывает? Может, я спал крепким сном и ничего не слышал?

– В таком случае вы слишком рано уснули.

– Я мог выйти – выкурить сигаретку, прогуляться.

– Это верно.

– По саду.

– Да. А также могли догулять до павильона на пляже.

Он ухмыльнулся насмешливо и злобно:

– Только не говорите, Холмс, что нашли там окурок моей испанской сигареты. И что ваш знаменитый трактат о ста сорока видах пепла сигарного, сигаретного и трубочного позволил вам точно установить сорт и марку.

– Нет-нет, – успокоил я его. – Такую ошибку не допустил бы даже ваше альтер эго, автор боевиков Фрэнк Финнеган.

– А Карабина, если следовать вашей логике, убил тоже я? Зачем бы мне это могло понадобиться?

– Это самое простое. При вскрытии доктор отмел версию самоубийства Эдит Мендер. И заявил об этом в присутствии убийцы.

– И в вашем тоже, Холмс.

– Конечно, но, вероятно, он обнаружил некую особенность, позволившую исключить самоубийство. И прямо указывавшую на преступление.

– Или доктор хотел его пошантажировать – в духе моих самых слабых романов. Вот в «Семи жизнях кота» рассказывается подобная история.

– Вполне вероятно.

Я встал, отряхнул брючины и надел панаму.

– На этом этапе своей интриги убийца просто упивался ею. Признайте, что это совпадает с вашей манерой оценивать происходящее – литературные и кинематографические аналогии, шуточки и трюки в жанре бульварного детективного чтива и даже обращения ко мне как к знатоку и ценителю… В этом ряду и записка про Аякса, напечатанная на «оливетти» покойной Эдит Мендер…

– Так ведь я сидел рядом с вами, внизу! Забыли?!

– Вы могли напечатать ее раньше и оставить у себя в номере. И потом… имеется ведь у нас рука доктора Карабина, указывающая на журнал с моей фотографией, номера страниц «Стрэнд мэгэзин»… И часть орудия его убийства – просунутый под дверь нож для разрезания бумаги. Вспомните, что я вам об этом рассказал тогда же, меж тем как ключ от номера вы спрятали у себя. Вы ничего мне не ответили.

– А четвертый окурок в пепельнице Карабина был мой, не так ли?

– Весьма возможно. Потому вы и заставили его исчезнуть.

Фокса, повесив голову, глядя на свои башмаки, как будто раздумывал над тем, что сейчас услышал.

– Ну хорошо… Но если преступник я, зачем понадобилась третья жертва? – спросил он наконец. – Клеммера-то за что?

Я пожал плечами:

– Вы, как автор детективов, привыкли нанизывать тайны на тайны. Умеете строить такую стратегию, чтобы читатель был очарован и получал стимул читать дальше. И по вашим же словам, умеете ослеплять его, когда он слушает, и оглушать, когда смотрит.

– И дальше что?

Я не без пренебрежения воздел руку в стиле Холмса:

– Раньше я говорил, что надо исключить безумие, игру и все, что лежит на поверхности. Подобных ходов должен избегать и стыдиться даже самый посредственный писатель.

– В «Преступлении без убийцы» я описал сумасшедшего убийцу.

– И без сомнения, эта книга не относится к числу ваших шедевров. С другой стороны, Полоний, которого я играл в фильме Роберта Леонарда (в роли Гамлета был Ларри Оливье), произносит: «Если это и безумие, то в своем роде последовательное»[90].

Фокса смотрел на меня нахмурясь. И очень серьезно. Это выражение лица портило его красоту.

– А при чем тут вообще Клеммер?

– В романах и фильмах, – ответил я, – убийства совершают лишь после долгой и обстоятельной подготовки. А в реальности восемь из десяти преднамеренных убийств происходят в обстоятельствах спонтанных и случайных. Последующие кропотливые усилия направлены чаще всего на сокрытие этих обстоятельств или своей вины.

– Вы-то откуда это знаете? Подобную статистику, я хочу сказать.

– Вычитал в «Ридерз дайджест».

– Подумать только… Все-то вы вычитали в «Ридерз дайджест».

– Почти все.

Я зашагал по тропинке, спускавшейся от форта к пляжу. Фокса шел следом и, признаюсь, от того, что он был у меня за спиной, по спине этой бежали мурашки. И потому я остановился и подождал, когда он со мной поравняется. Потом я очень спокойно извлек из кармана вдвое сложенный листок.

– Да, тут вы правы: с Клеммером все по-прежнему неясно. Хотя имеется вот это.

Он взглянул с любопытством:

– И что это такое?

– Только не говорите, что впервые видите.

– Именно впервые.

– По всей видимости, наша третья жертва в момент убийства что-то читала или с кем-то что-то обсуждала.

– И где вы это нашли?

– В кармане убитого. Он сам туда сунул листок, либо это сделал убийца. Если так, он совершил ошибку – возомнил себя всемогущим. И вероятно, не сумел побороть искушение. Художественная натура, помните?

– Вы мне ничего не говорили. – Фокса теперь был по-настоящему растерян. – И я не видел, как вы припрятали эту бумажку.

– Помните, что я говорил о монтаже, – удовлетворенно улыбнулся я. – Мастерство сыщика, как и опытного преступника, сродни искусству фокусника: тот и другой должен изменить поле зрения жертвы. Речь не об этих дурацких фокусах, когда глаз не поспевает за рукой, а об отвлечении внимания. Надо, чтобы, пока публика следит за одной рукой, действовала