Последнее дело Холмса - Артуро Перес-Реверте

нам неизвестны.

– Да какие же?

– Не знаю, – солгал я.

Мы многозначительно переглянулись. Фокса и я сидели на террасе в тени магнолии. Остальные вместе с прислугой оставались в салоне, карауля друг друга.

Фокса взглянул на них и понизил голос:

– Мадам Ауслендер? Пятнадцать лет назад она вышла из лагеря смерти.

– Это очевидный факт.

– Потому я его и упомянул.

Я в сомнении покачал головой:

– Помните, очевидные факты – штука очень ненадежная.

– А что скажете о Жераре? Он может быть исполнителем…

– Все возможно.

– И даже вероятно, а? Вы сами мне рассказывали, что после разгрома Франции он попал в плен к немцам и был отправлен в Германию.

– Все так.

Фокса подумал еще немного и потом негромко присвистнул:

– Мадам Ауслендер и ее метрдотель…

– Удивляете вы меня, Пако! Вы что, забыли одно из нерушимых правил детектива, о которых мы вчера с вами толковали: убийцей не может быть дворецкий?

– Тем не менее версия недурна.

– Есть и другие.

– Ну например?

– Веспер Дандас.

– Не верю я, что…

Я взмахнул рукой, отметая возражения:

– Все началось с нее и ее подруги Эдит Мендер. А женщины – животные, сложно устроенные.

– Спироса не поделили?

– Не обязательно. Не сводите все страсти к одной.

– А что же тогда? Соперничество? Зависть? Ревность еще к чему-то?

– Вы же слышали. Она призналась, что способна убить.

– Да мы все способны… Разве не так? При должном стечении обстоятельств. Вот, к примеру, ваши друзья Малерба и Фарджалла.

Я улыбнулся. Воображения не хватает представить себе, как Нахат кого-то убивает. Вот Малерба – дело другое, но у него наверняка и причины бы нашлись.

– Замечаю, Ватсон, что бо́льшая часть ваших заключений ошибочна. Однако временами ваши заблуждения указывают мне дорогу к истине[85].

На лице моего собеседника лишь через минуту появилась улыбка, да и та была больше похожа на гримасу.

– Поясните вашу мысль, Холмс.

– Подлинное искусство детективщика, как вы знаете, заключается не в том, чтобы рассказать историю, а в том, чтобы читатель – ошибаясь или нет – рассказал ее самому себе. Истинный мастер повествования лишь подталкивает читателя к этому. Не знаю, насколько посредственны могут быть его романы, но рассказывать он умеет.

– Я так и не понял…

– Я и вас считаю способным на убийство, – перебил я его. – Да и я бы мог.

Он в очередной раз взглянул на меня как-то странно:

– Ну конечно… И вы тоже. Или я.

Мне надо было выпить. Все мое существо, мозг и сердце требовали этого. С безнадежным вздохом я склонил голову и провел пальцами по вискам, приглаживая волосы. Будь у меня под рукой кокаин, семипроцентный или еще какой, я бы вколол себе дозу. Вплотную приблизилось, думал я с тревогой. Да, меня тревожил близкий финал – возвращение в печальные вечера, пропитанные туманом и тоской.

– Как вы отлично знаете, – сказал я, – речь идет о том, чтобы выстроить гипотезу, которая связала бы факты, казалось бы несочетаемые, и объяснила их. Затем надо проверить эту концепцию и все возможные комбинации и, если она этой проверки не выдержит, выстроить другую. Вы согласны?

– Вполне.

Я соединил кончики пальцев под подбородком.

– Однако мыслю я с черепашьей скоростью, Ватсон.

– О чем вы? – удивился он.

– Нисколько не блещу сплавом воображения и действительности – основой моего искусства[86].

С этими словами я поднял голову, чтобы взглянуть на него. А он не сводил с меня смущенных глаз.

– Чтобы солгать, пригодиться может все что угодно, – добавил я. – И вы дали мне ключ. Поединок в детективе идет не между убийцей и сыщиком, а между автором и читателем.

Взгляд моего собеседника сейчас вдруг стал странно пристальным. Фокса глядел не моргая.

– А вы уже решили, кто здесь кто?

Поднявшись, я показал на дорожку в сад и на берег, с соседнего стула взял свою панаму:

– Пойдемте прогуляемся. А заодно проясним этот пункт.

Он еще на меня посмотрел. Затем встал и двинулся за мною следом.

Мы молча шли через оливковую рощу, и со всех сторон нас окружал треск цикад. Солнце, стоявшее почти в зените, прижимало наши тени к теням деревьев. Я остановился там, где начинался песчаный путь к павильону и морю. Оттуда слева от нас виднелись последние в жизни следы Эдит Мендер, а рядом отпечатки моих подошв, оставленные, когда я замерял расстояние.

Я взглянул на Фокса:

– Знаете, в скольких рассказах и романах о Шерлоке Холмсе фигурируют следы?

– В десяти или больше.

– В двадцати семи. «Отчетливо прочитал на снегу пространную и непростую историю»[87].

Мы постояли молча, глядя на чистое небо, на море, которое до венецианского форта было безмятежно гладким, а за фортом – бурливым, на поросший кипарисами склон холма, защищавший нас от шторма.

– Три дня всего прошло, – вздохнул Фокса. – А кажется, будто три недели. – Он вскинул руки и тотчас уронил. – О себе могу сказать, что чувствую себя побежденным.

Эти слова меня удивили.

– Не падайте духом. Случай сложный, запутанный, но не безнадежный. Ничто так не взбадривает, как ситуация, где все оборачивается против тебя.

– И становится невыносимо противным.

– Зато нас двое.

– Уже нет. Вы оставили меня позади. – Он взглянул с подозрением. – Не может быть, чтобы вы были так же растеряны, как и я.

Я внимательно посмотрел на него, осмысливая его тон. Он не столько удручал, сколько наводил на размышления. Внятнее, чем признание в своем бессилии, звучал намек, что я не открываю ему свои карты. Между прочим, так оно и было.

– Полагаете, я скрываю какие-то факты? Или выводы?

Мы сделали еще несколько шагов, прежде чем он ответил:

– Подозреваю, что вы прошли дальше, чем кажется. И что каждое ваше слово и даже ваше молчание указывают на какое-то определенное место.

Я невозмутимо достал из кармана последнюю жестянку «Пантер». Оставалось пять штук. Предложил Фокса, но он молча отказался.

– Мир полон очевидных фактов, которые никто не удосужился заметить. Гибель Эдит Мендер преступник хотел выдать за самоубийство. Это злодеяние мы можем считать не связанным с последующими. Мотив его неизвестен, и, вполне вероятно, тем бы все и кончилось, если бы дела убийцы не приняли опасный для него оборот. – Я остановился и раскурил сигару. – До этого места мои рассуждения правильны?

– Вполне, – кивнул Фокса.

– На сцену вышел доктор Карабин – вышел и сделал некие выводы, которые нам также неизвестны. Вернее, в этом заподозрил его убийца, а еще вернее – доктор уведомил его сам. Так или иначе, убийца решил его убрать. И еще я подозреваю, что к этому кое-какое отношение имеет малина.

– Малина?

Я помолчал, выпуская дым.

– Да. Ее сок пачкает зубы.

– Не понимаю.

– Я тоже, это всего лишь впечатление. Впечатление от того, что меня интригует. Но всему свое время. Сейчас важно другое – в интервале от гибели Эдит Мендер до убийства Кемаля Карабина возник некий фактор, придавший всему происходящему иной вид. А именно вмешались мы с вами в качестве толкователей событий и фактов.

– Вы думаете, это и ускорило ход событий?

– Правильней было бы сказать – изменило. Превратило более или менее скрытое преступление в очень заковыристую интеллектуальную задачу. В шахматную партию. В зловещую игру.

Фокса с рассеянным видом созерцал небо, далекое море, пляж за павильоном, где все еще лежал труп Эдит Мендер.

– Или, иначе говоря, на сцену вышел гений зла.

– Что же, можно и так сказать. И с этой минуты все превратилось в клубок тщеславий и вызовов – вызовов прежде всего уму. Поняв, что я взял на себя роль, столько раз сыгранную в кино, убийца, который тоже внимательно читал Конан Дойла и видел мои фильмы, решил и себе взять роль… Принять участие в этом празднестве.

– Стать на сцене третьим.

Я вздернул бровь и холодно ответил:

– Порой от третьих до вторых рукой подать.

– Не понимаю… – запнувшись, проговорил Фокса.

– Не важно, – сказал я. – Важно то, что, когда убийца прикончил Карабина, он уже вошел в игру, уже наслаждался этим, провоцировал нас, рассыпал записки, оставлял следы, ложные и реальные. Всячески старался усложнить результаты, чтобы затемнить причины.

– Адресуя все это вам и мне.

– Особенно мне.

– Запертая комната…

– Да.

– Парик, надетый задом наперед…

– Это был ложный след, который никуда не вел. Отвлекающий маневр, наподобие