Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Маевский слегка пришел в себя.

– А почему вы ждали чего-то подобного? Простите, если я буду повторять вопросы моего предшественника…

– Ничего-ничего, я понимаю. Чаю хотите?

– Спасибо, я на работе кофе выпил. Так почему?

Она задумалась, убрала светло-седую прядь за ухо.

– Геля нехорошим делом занималась. Я ее воспитывала в православной вере, а разве православному человеку позволено гадать? Это всё бесовские игры. Да и не гадала она по-настоящему, так, интересничала. А потом решила из этого кривляния выгоду извлечь. Она у меня бестолковая выросла, что уж скрывать. За что ни бралась хорошее, всё быстро бросала. А к ерунде всякой, к дряни прикипала надолго. А ведь у нее руки золотые были, она и маникюр могла сделать, и педикюр, ее клиенты любили… Этим бы ей и заниматься! А она два года в салоне проработала и бросила. Унизительно, говорит. Никогда я не пойму, что в этом может быть унизительного. Если от тебя люди уходят радостные, красивые, это ж хорошо, разве нет?

Маевский согласился, что хорошо. Он уже понял, что, на его счастье, из этой женщины не придется вытягивать информацию клещами.

– Или вот ребеночек. Родила девочку. Да, безотцовщина. И что же с того? Господу любая жизнь радостна, а кто себя лишил такого счастья, как наша Сонечка, тот сам себе враг. Детка тихая получилась, только спит и грудь сосет. Пять месяцев Ангелина с ней возилась, а потом звонит: забери, надоела. Нет, вы поймите: она не мать-кукушка, – заторопилась женщина, словно Маевский обвинял в чем-то ее дочь, – просто не хватало в ней чего-то, упорства, что ли, твердости душевной… Она любое обременение старалась с себя скинуть. Я ей и помогала, и Соню оставляла у себя на выходные. А всё равно пришлось девочку забрать окончательно. Ну, это всем нам было на радость. Я Гелю никогда за это не осуждала. А вот за что сердилась на нее – денег ей очень хотелось. Больших.

– Зачем? – спросил Никита.

– Она мечтала открыть маникюрный салон. Только чтобы уже не самой клиенткам ногти пилить, а нанять девочек. Она мне расписывала, что лучше всего казашки справляются, они терпеливые, аккуратные. А сама Ангелина, значит, между ними плыла бы белой лебедью… Я-то понимала, что всё это несбыточное. Откуда такие деньги?

– Она говорила об этом как о мечте или как о цели?

– В последний раз была такая уверенная, будто уже всё решено. Я ее спрашиваю: ты чему радуешься? А она отвечает: надоело всё, хочу жизнь свою изменить, вас с Сонькой к себе заберу, а то живем как неродные, по разным окраинам… Я язык прикусила, чтобы не ответить ей, что как неродные мы живем по ее собственному выбору. Но какой смысл человека виноватить? Он от этого только озлобляется, и больше ничего. Стала я ее расспрашивать – но в основном, знаете, про Сонечку… Ее затеи насчет маникюрного салона или другого бизнеса меня не очень-то интересовали. Я ж понимала, что это все пустые мечтания, сотрясание воздуха. А Геле как раз таки приятнее было про эти воображаемые успехи говорить, чем про дочку.

– То есть вы считаете, у нее не могло появиться больших денег?

– Откуда! – Светлова замахала на него руками. – Вы поймите, денежная удача – это качество такое, от природы. Как талант, например. Один поет как соловушка, другой рисует – не наглядишься, а третьего забрось в какую-нибудь Уганду в одних трусах, так он через год будет на «мерседесе» ездить. И не потому, что в нем предпринимательская жилка сильна, а потому, что его деньги любят. Слышали такое выражение: «Зеленые пальцы»? Выдай человеку самый дохлый корешок, и тот у него заплодоносит. Вот и по отношению к деньгам бывают «зеленые пальцы», не зря деньги зеленью называют…

Маевский мог бы возразить, что называют их так не поэтому, но перебивать не стал. С немудреной этой философией он сталкивался и раньше. Но впервые она не вызвала в нем отторжения.

– Ни у меня, ни у Гели никогда с деньгами не складывалось. На жизнь хватало, слава Господу! А так, чтобы сверху этого, чтобы премию выдали от мироздания – нет, не бывало. Это судьба такая. Хочешь не хочешь, будешь бедным.

Маевский невольно заинтересовался:

– А как же быть? Если хочется, чтобы не только на жизнь хватало, но и на большее?

– Смириться, – убежденно ответила она. – Понять, что зачем-то тебе именно такой путь дан, и не худший, между прочим, и следовать по этому пути терпеливо и не ропща.

– Если вы считаете, что Ангелину убили не из-за денег… Но тогда – почему? У вас есть предположения, кто мог желать ей смерти? Простите, что спрашиваю…

Ему постоянно хотелось извиняться перед этой женщиной.

– Ох, да кто угодно! Нагадала человеку, что его ждет счастье, а у него возьми да изба сгори! И кого этот погорелец будет винить? Себя, что проводку не проверил? Да никогда. Столько сумасшедших кругом – это ж страшное дело. Люди без веры с ума сходят. Им за что-то уцепиться надо, опору найти, а где ее найдешь, если душе нечем утешиться? Вот и хватаются за то, что кто-то у них всегда виноват. Начальство, коллеги на работе, а то и вовсе чужие люди. Я три года кассиром работала. Знаете, сколько на нас срываются? Многие только для этого за покупками и ходят! Нет-нет, не смейтесь, так оно и есть. – Она помолчала и добавила: – Вы слышали, что бывают специальные комнаты, где можно всё крушить палкой…

– Битой?

– Точно, битой. Если в человеке злости много, он платит деньги и может, допустим, телевизор расколотить или стол разнести в щепки…

– Слышал, – кивнул Маевский. – Но своими глазами не видел.

– Я к чему веду: многим телевизора и стола мало. Им непременно надо на человеке сорваться, на живой душе. Только от этого у них пожар внутри и успокаивается.

– Так вы считаете, Ангелину убил сумасшедший?

Женщина покачала головой:

– Не знаю. В тот день ведь и одну ее знакомую убили, Олю Воденникову. Вряд ли это совпадение, да?

– Вы были с ней знакомы?

– Нет, только слышала о ней от Гели в последнее время. Мы с Олей то, мы с Олей сё. А я из ее кой-каких оговорок поняла, что Оля пьет, врет всем подряд и блудит напропалую… Да еще и старше Ангелины чуть ли не вдвое. Может, через Ольгу эту до моей Ангелины смерть-то и добралась…

Маевский смотрел на нее, пораженный точностью ее